Центр роста
Шрифт:
– Обождите, господа - куда вас понесло? Дался вам этот симулякр, будь он неладен. Его выдумали праздные лодыри, которым попросту лень хорошенько обдумать события. Гораздо легче ввести в обиход мимолетную тень как правомочную философскую единицу. Стыдитесь! Для того и мозги с языком, чтоб за тенями гоняться - думать надо, а не страдать… бог знает чем. Я говорил совершенно о другом. В легенде содержится грандиозный намек, своего рода грозное предупреждение, которому так и не вняло человечество, спокойно отправившееся по стопам завороженного Нарцисса. На меньшее легенды не согласны - иначе зачем их слагать?
В наступившей тишине вздохнула Мамми.
– Тогда мы не знаем, - понуро признался Холокусов.
– Не знаете?
– повторил Ядрошников, качая головой.
– Не знаете… Кто-нибудь знает?
Ответа не последовало.
– Тогда пусть это будет вашим домашним заданием, - печально сказал директор.
– Нарциссизм как единственное доступное средство познания -
– Я боюсь, - возразила Анита, глаза у которой и без пруда расширились сверх всяких приличий.
– А вы не бойтесь. Давайте сюда ваш сон, господа близнецы. Или, может быть, присутствующие устали?
– Нет-нет!
– быстро сказал Ахилл, пихая Пирогова.
– Нам очень интересно.
– Лучше уж заниматься, чем дрожать в этих стенах и ждать своей очереди, - проворчала Мамми, и по глазам героического Ахилла было видно, что она попала в самую точку.
Ядрошников умиротворенно снял очки и начал их протирать. «Дежа вю», - прошептала Анита, которая, видимо, вспомнила, как он делал то же самое совсем недавно, когда все еще было хорошо и покойно.
– Господин Холокусов, господин Цалокупин, - объявил директор в манере циркового распорядителя.
– Поделитесь с группой вашим сновидением. Без толкования снов не обходится ни одна серьезная психологическая теория. Не обойтись и нам, предназначенным к Росту. Не стесняйтесь. Группа сочувствует вам и заранее готова к любым откровениям.
Группа откашлялась, зашелестела, но возражений не последовало.
Глава семнадцатая, в которой директор восторгается неуместными снами
Цалокупин облегченно вздохнул, а Холокусов откашлялся.
– Мы записали его на бумажку, - сообщил один из них с конюшенным простодушием.
– По горячим следам. Это был очень насыщенный, богатый сон, и мы подвергли его литературной обработке, чтобы придать ему хоть какую-то связность.
Ядрошников милостиво улыбнулся.
– Прочтите.
– В этом сне мы повара, - предупредил Цалокупин, краснея от волнения. «Не дергайся, - прошипел Холокусов.
– Крапивница, того и гляди, переползет на меня».
– Мы - кондитеры. Мы препарируем искусство. Наша гильдия играет в бисер и мечет его перед свиньями, придавая идее человечества кондитерское выражение. Мы берем художественные тексты и переводим в цифровой код индивидуальные закономерности стиля, образы, сюжеты, синтагмы и парадигмы. Примерно так же мы поступаем с музыкой, живописью и прочим творчеством. После цветного графического решения повара переводят оригинал в пищевую форму. Есть вкусовые версии Толстого, «Апассионаты», «Пира» того, «Пира» другого… Мотивы и темы находят воплощение в материи, перетекают одни в другие. Толстой остается Толстым, просто у нас он - торт. Мы обслуживаем многие ведомства. Выпущен чай «Славься!», широко представлена продукция карательного назначения. И наоборот: простая материя решается в искусстве - симфония помойного ведра, когда цифруются компоненты мусора, молекулярная решетка сплава, слизь… Короче говоря, великую вещь можно выразить в музыке, а можно и в колбасе, она неизменна и вечна, а форма - это Майя, обман. Важна, как учил философ, лишь неуловимая и неопределимая воля, сама себе выращивающая форму…
– Постойте, постойте, - нахмурилась Мамми.
– Это уже сон? Вы уже читаете вашу бумажку?
– Нет, - досадливо сказал Холокусов, - это просто вступление, тут нечего еще читать, это чтобы было понятнее…
– Мы уже начинаем, - примирительно вступился за него Цалокупин.
– Ты закончил, брат? Хорошо, теперь слушайте.
Близнецы разгладили листок и, разместив его на коленях, принялись хором читать:
– Нам снился аттракцион под названием «Миксер». И правильно - это была карусель, настоящая центрифуга. Синтез наполнял всю нашу жизнь, да он и был самой жизнью, а жизнь была синтезом, но здесь его довели до логического конца. Раньше при королевских дворах состояли шуты, безвозбранно издевавшиеся над государственными людьми и порядками. Теперь же короли есть, а шутов нет - вернее, они размножились и перетекли в масс-медиа, в индустрию развлечений, и «миксер» был всего лишь мелкой частностью. Гуляки и зеваки рассаживались по клетушкам, включался мотор, и - куча мала, винегрет, пародия на синтетические идеи. Настолько тонкая, что не к чему придраться, надуманные аналогии, натянутые параллели. Веселье бушевало на глубинном, нуклеиновом уровне, превращаясь в безумное исступление, лишенное цели и смысла. В карусельном моторе засел невыспавшийся, злобный дискобол, бормотавший: ну-ка, ну-ка… Ему все осточертело, он раскручивал нас, мечтая о рваных цепях и сломанных каркасах. Рисуя мысленно, как разметает нас по городам и селам… как мы, поперхнувшись центробежной силой, разлетимся
Близнецы остановились так резко, что некоторым показалось, будто они чем-то подавились, последовав примеру покойного Трикстера.
– Что же было дальше?
– благожелательно осведомился директор.
– Утро, - лаконично сказал Холокусов. Его ответ прозвучал очень грустно.
– Синтез не получился, - терпеливо объяснил Цалокупин.
– Мы пробудились и обнаружили себя такими, как были - соединенными тяжом, но разве эта спайка та, в которой мы нуждаемся? Во сне нам было так замечательно. Мы были всем, и все было нами…
– Между прочим, - неожиданно встрепенулся директор, - сей сон как нельзя лучше продолжает мою собственную коротенькую лекцию. Нарцисс и синтез - какое богатое сочетание!
– Он причмокнул.
– Ручаюсь вам, господа, хотя и не берусь объяснить, что разгадка здешних убийств кроется в этих двух словах. Боюсь, однако, что тот, кто их совершил, имеет над прочими решающее преимущество. Ибо только один из нас знает - да, теперь мне это совершенно понятно - знает, что делает, и самое главное - делает, что знает. Он знает смысл, или чует его - неважно, существенно лишь то, что он следует единственным правильным курсом. Благодарю вас, - Ядрошников, обращаясь к близнецам, искренне прижал руки к сердцу.
– Вы сделали нам щедрый подарок. Ваш сон - одно из тех чудесных совпадений, которым не перестаешь удивляться. Ведь надо же, чтоб именно сегодня, после меня!…
– Хотелось бы услышать детальный анализ, - напомнила Мамми, ревниво поглядывавшая на близнецов.
– Как? А зачем вам анализ? Он вам не нужен, Мамми, - рассмеялся директор.
– Он вам не нужен, если вы убийца, так как в этом случае вам все ясно и без анализа. Если же убийца не вы, то анализ вам ничем не поможет…
– Что вы такое говорите, господин директор!
– На Аниту было больно смотреть: растрепанная, с естественными тенями, натурально бледная.
– Вы намекаете… Но вот же и мистер О’Шипки считает, что убийства закончились… - Однако по ее тону чувствовалась, что она сама себе не верит.
О’Шипки, который словно дожидался, когда назовут его имя, лениво встал и пошел к дверям, бесцеремонно толкнув на ходу Пирогова. Пешка сместилась, и партия приобрела иную направленность.
– Куда вы уходите?
– окликнул его Ядрошников. Его лицо стало мокрым от внезапного напряжения.
– Занятие еще не окончено!
– Пошел ты… - бросил тот, не оглядываясь.
– С меня довольно, - пробормотал он уже себе под нос, - занятия отменяются. Посмотрим, чья возьмет…