Центр роста

Смирнов Алексей Константинович

–  Но это лишнее, - улыбнулся О’Шипки, глядя на куртизанку. Ее цветущий вид назидательно подчеркивал бессмысленность и суетность пасторских хлопот, за которые тот законным образом поплатился.
– Я шевелюсь, господин Ядрошников. Я уже шевелюсь. И недалек тот час, когда вы пожалеете об этом, - он глумливо захохотал, - шевелении.

Глава девятнадцатая, которой предпослан второй эпиграф

Бывает, выловлю в пруду

Коробочку конфет,

А то среди холмов найду

Колеса для карет.

Л.

Кэрролл «Алиса в Зазеркалье»

Замок проснулся от истошного крика.

Ядрошников, наспех одетый, столкнулся с О’Шипки внизу.

–  Вы слышали?
– спросил он, переводя дыхание. Зубы его клацали от холода.

–  Слышал, - ответил О’Шипки, вскидывая глаза и следя за Ахиллом, который уже спускался по лестнице, перепоясывая кафтан широким шелковым кушаком. Ахилл был угрюмым и заспанным, за ним маячил не менее мрачный Аромат Пирогов. Что-то в них было не то, но разбираться не пришлось, ибо дверь распахнулась, и в холл вбежала растрепанная Анита. Она так и бежала всю дорогу: изменившись в лице, от пруда.

–  Там… там… - Анита тыкала пальцем в дверной проем. Вдруг она совсем побелела и тускло сверкнула глазными яблоками. Ахилл подлетел, пал на колено и успел подхватить ее в руки.

Ядрошников выставил кулаки, стал на пороге и осторожно выглянул.

–  Никого нет, - он обернулся в недоумении.

Белки провернулись; зрачки, похожие на сливы в джек-поте, скользнули книзу, мгновенно напомнив О’Шипки какое-нибудь «зеро» или «флеш-ройяль».

–  Пруд, - простонала Анита и взялась за виски.
– Я… я пошла посмотреть в пруд. Как вы велели…

–  Я советовал, а не велел, - нетерпеливо поправил ее директор, комкая тирольскую шляпу.
– Кто же вас напугал?
– ведя допрос, он в то же время рассеянно следил за Пироговым, который выглядел вконец растерянным; Аромат изумленно топтался, загораживая проход.

–  Ты совсем как тот енот из сказки, дорогая Анита, - шутка О’Шипки прозвучала фальшиво.
– Помнишь? Тот, Кто Сидит в Пруду. Наверно, ты своего отражения испугалась, и напрасно, ты пленительна, как и встарь… - брякнул он, путаясь в комплименте.

–  Вздор!
– крикнула Анита и залилась слезами.
– Там… там плавает Мамми. У нее ужасное лицо. Меня стошнило… я не успела отвернуться, я попала ей прямо в глаза…

Теперь побледнел Ахилл. Его гладкий череп мгновенно отсырел, став похожим на некий запотевший овощ. Руки невольно разжались, из-за чего Анита едва не упала, но директор успел протянуть ей ладонь.

–  Пойдемте посмотрим, - О’Шипки, сказав это, пожал плечами, словно хотел показать свое полное неучастие в темных делах Центра.
– Если она говорит правду, то наше положение плачевно. Буря утихла, - обратился О’Шипки к директору, когда они уже быстро шагали к пруду.
– Может быть, мы вправе рассчитывать на гостей? Почтовое судно, рыбацкая лодка…

–  Нет, - безнадежно ответил Ядрошников.
– Это судьба. Мы все здесь погибнем, я знаю. Никто не придет и никто не поможет.

–  Вам виднее, - пробормотал Ахилл, услыхавший его пораженческие речи.

Пирогов сопел так громко, что заглушал живые звуки печального утра.

На мостках было тесно; тем не менее, все поместились.

–  Это невыносимо, - директор издал прерывистый вздох.

Взгляд Мамми был так же строг, как всегда; правда,

теперь эта строгость адресовалась чему-то невидимому и устойчивому, поскольку глаза смотрели в точку, находившуюся за спинами сгрудившейся толпы. Анита сразу отвернулась и присела на шаткую скамеечку. Мамми раскинулась в полной неподвижности; не только раскинулась, но и раздулась, и непонятно было, когда она успела так измениться за короткое время, превратившись в ужасную бабу. От твидовой леди не осталось следа, ночная рубашка казалась широким, грязно-розовым блином; одна бретелька соскользнула, и вывалилась правая грудь: чудовищная, в жилах, с прокушенным черным соском. Рот был распахнут, язык вывалился. Мамми задушили ремнем от сумочки; сама сумочка аккуратно стояла в траве; вязальные спицы торчали, подобно антеннам, и горбилась серая спинка шерстяного клубка. Над Мамми плавали остатки непереваренного салата и кружочки моркови; пруд стал похож на суп, и в этом доисторическом прабульоне Мамми играла роль главного костно-жирового ингредиента.

–  Об алиби, разумеется, лучше не заикаться, - в голосе директора сквозила ирония.
– Это мог сделать любой из нас.

–  Я не делал, - оскорбился Ахилл.
– Я был занят другим…

Он многозначительно поглядел на Аромата. Тот еще больше насупился, сопение перешло в угрожающий хрип.

–  Я спал, - сказал О’Шипки.

–  Нет, вы не спали!
– возразил Ахилл.
– Вас вообще не было в номере!

–  Откуда же вы знаете?

–  Знаю, - упрямо ответил тот.
– У нас пропали шахматы. Мы их искали всю ночь. Аромат решил, что это вы взяли, и пошел к вам в номер. Вас не было.

–  Вот оно что, - протянул Ядрошников.
– То-то я гляжу, что вы с Ароматом сами не свои. Куда же делись ваши шахматы? Они нашлись?

–  Нет, - удрученно сказал Ахилл.
– Их нигде нет. Это чья-то гнусная шутка. Кому они могли понадобиться?

О’Шипки прищурился:

–  Выходит, что это вам я обязан варварством, которое учинили в моих апартаментах?

–  Аромата можно понять!
– злобно выпалил Ахилл.
– Он страшно рассердился на вас. Мы были уверены, что это ваша работа. Опять же помните, что это Аромат. Он дик и буен. Если он что-то сломал, я готов возместить ущерб из собственного кармана.

–  Однако вы не нашли шахмат!

–  К сожалению, не нашли. Но не нашли и вас.

–  У меня разболелся живот от здешней кухни. Я не обязан перед вами оправдываться.

–  Тихо, господа!
– директор призвал их к порядку.
– Не время разбрасывать камни. Подозрение, как и вчера, остается на каждом. Что касается моей персоны, то я спал, без свидетелей. Подозревать меня, руководителя Центра - очевидная нелепость, но я, увы, нисколько не похож на жену Цезаря.

О’Шипки, пользуясь наступившим молчанием, задумался.

–  Между прочим, о жене, - заметил он после тягостной паузы.
– Как насчет тебя, Анита? Ты постоянно таскалась за Мамми. Ты могла выманить ее к пруду, задушить, а после разыграть перед нами представление с обмороком.

–  Негодяй!
– гневно бросила ему Анита.
– Бедная, бедная Мамми!…

–  Бедная Мамми!…- передразнил ее О’Шипки.
– А вчера был бедный, бедный мистер Шаттен. А позавчера - бедный, бедный Трикстер. Я вижу, тебе нравится это прилагательное. Кто еще бедный? Может быть, ты примеряешь его к каждому?