Центр роста
Шрифт:
– Вот этим лбом и этими руками, - мягко напомнила ему Анита, играя пальцами и осторожно прикасаясь к себе заточенным ногтем.
– Тьфу!
– О’Шипки плюнул в сердцах.
– Попрошу без деталей.
– В тебе такая чувствительность неприлична. Расскажи лучше, как ты совершал все эти… самоубийства.
О’Шипки прищурился:
– Откуда такая любознательность? Ты думаешь, что тебя это не коснется?
– Я самая сильная после тебя, - объяснила Анита.
– Мистер О’Шипки в юбке. Мне тоже хотелось расти. Я имею на Рост столько же прав, сколько и ты.
– Ты фикция, - отмахнулся тот.
– Или не фикция,
– Выходит, ты соблазнился слиянием с фикцией?
– Мы всегда сливаемся с фикциями, - философски заметил О’Шипки.
– И потом: ты же сама говорила, что это входило в планы директора. Все, что я делаю - исправно следую его замыслу. Сливаться так сливаться, потом так потом. Я расту, как умею, - он выпустил особенно пышное кольцо.
– Я должен отработать путевку. Я не могу подвести тех, кто послал меня. Я не разочарую Густодрина и его клиентов. Я развиваюсь в сфере, которую превратил в дело своей жизни. Я совершенствуюсь в профессии.
Анита поежилась:
– У меня в ушах звенит от твоих «я». Лучше попроси меня рассказать о моем мире - разве тебе неинтересно? Не верю, тебе должно быть интересно послушать про самого себя. В моем мире ты пользуешься гигиеническими прокладками, принимаешь мужчин, посещаешь специальных врачей…
– Не сбивай меня с толку, - перебил ее О’Шипки.
– Ты просто хочешь меня усыпить. Не выйдет. Плевать я хотел на твой мир. И на все миры. Потом, ты, кажется, просила меня самого рассказать кое о чем? Уже передумала?
– Пожалуйста, - Анита хмыкнула с напускным равнодушием, и он вдруг заметил, насколько близко она к нему подобралась. О’Шипки резко сел, Анита вздрогнула.
– Ты что?
– Страхуюсь, - улыбнулся О’Шипки, вынимая оружие и кладя его себе на колени.
– На чем мы остановились? Ах, да. Мне было легко и просто. С Трикстером получилось совсем забавно, потому что мне было совершенно безразлично, с кого начинать. Я вылил яд в первую попавшуюся посудину. Когда Трикстер издох, я подумал, что мне улыбнулась удача, щедро улыбнулась. Ведь Трикстера никто не любил. С Шаттеном было сложнее, я здорово рисковал. Я мог убить его где угодно, но хотел доказать себе, что не утратил сноровки. Ты ведь знаешь, из-за чего я оказался в Центре?
– Не знаю, - Аниту, казалось, совсем не занимал его рассказ.
– Шаттен был моим клиентом. Я стрелял в него и промахнулся. Стыд и срам! Надеюсь, что я искупил свою вину, вышло очень изящно. Кто там был дальше, Мамми? И снова везение: я собирался убить первого, кто притащится к пруду. В какой-то момент я даже решил, что директор нарочно создает мне удобные условия. Пруд - какая находка! Возможно, так оно и было… Возьмем хотя бы пузырек из-под яда: я сбросил его под стол, но директор нашел и подложил в бойлерную. Он знал, что я приду туда… Он хотел показать, что я развиваюсь в правильном направлении. Прости, я отвлекся - короче говоря, первой на пруд явилась Мамми. Я удавил ее ремешком. Но прежде разрубил близнецов и украл шахматы. Я подбросил их в ту же бойлерную, а потом, когда эти придурки - о боги, за какие грехи мне выпадала такая карма?
– пришли и умерли, забрал их обратно. Как сувенир. Вот они, - О’Шипки сунул руку в карман пиджака и положил коробочку рядом с пистолетом.
– Открой, - попросила Анита.
О’Шипки с ухмылкой повиновался. Внутри коробочки обнаружилась
– Ты даже не дал им доиграть, - с горечью сказала Анита.
– Они бы никогда не доиграли.
– Откуда тебе знать? Это скрыто.
– Не забывай, зачем я здесь. Но ты и не знаешь, да?
– О’Шипки отшвырнул шахматы и мучительно потянулся, словно возжаждал не только духовного, но и телесного Роста.
– Меня готовят на полубога. Я буду служить людям. Я должен заступаться за них, искупать их вину, распинаться - что это значит? Это значит, что я должен превзойти их в грехе, уничтожить в себе все доброе, сойти в преисподнюю и обновленным воскреснуть. Принять в себя зло, неверие ради веры…
Анита в панике вернулась на подушку. Она сжалась в клубок:
– Какие ужасные слова! В моем бы мире ты…
Она замолчала, так и не найдя, что сказать о возможных последствиях речей О’Шипки в каком-то далеком и совершенно не интересовавшем его мире.
О’Шипки сверкнул глазами:
– Но я приду в твой мир, рано или поздно. Я уже уничтожил все добрые разновидности себя… почти все.
Он быстро придвинулся к ней, взял за плечи и насильно развел их.
– Если ты хочешь умножить сущности, то я тебе разрешаю, - поспешно проговорила Анита, бледнея и обмирая.
– Я не нуждаюсь в разрешениях, - О’Шипки повертел перед ее носом сияющим тесаком.
– Лежи смирно и не дыши.
Он разодрал на ней платье, разорил нижнее белье. Взгромоздившись сверху, он крепко прижал ее к ложу.
– Здесь все как сон, - просвистел О’Шипки, взглянув на изготовившиеся настенные рога.
И далее, после нескольких предосудительных движений, победно заревел, подражая богу литейных цехов, которого однажды видел.
Анита, вопреки его приказанию, дышала часто и тяжело. О’Шипки заглянул в ее глаза, похожие на чистейшие и чернейшие матриаршие пруды. Он видел в них себя, исполненного силы и рвения.
– Теперь все?
– сдавленно спросила Анита.
– Нет, - ответил О’Шипки, беря ее голову за подбородок и темя. Он резко повернул ей лицо, ломая шею.
– Вот теперь - все.
Глава двадцать третья, из которой выходит пар
Он проспал до позднего утра, не заботясь о том, что вокруг, и только спихнул Аниту с постели. Когда он проснулся, то первым, что он увидел, была ее кисть, которая торчала над краем ложа, приветствуя пробуждение. Анита, падая, зацепилась рукой, и та оказалась неловко воздетой и вывернутой.
О’Шипки протер глаза, недовольный сном. Во сне воплощения встретились снова. Они держали совет, кому жить. Огромное зеркало разошлось, и он шагнул им навстречу, говоря, что господствовать должен один, и сейчас он возьмет по чуть-чуть от каждого. «Я больше развился!» - воскликнул Ядрошников. «А я искупал твой грех!» - возражал О’Шипки. «Нет, это и твой грех тоже, ты завуалировал его, лицемер!» «Молчи, не гневи полубога! Между прочим - откуда здесь клоп и роза? И кто они нам? И как мы от них возьмем?» «Может, они от нас. Клоп насосется сейчас, а роза напьется из твоего праха». Это предположение высказал Трикстер, и спящий, неистовый в сновидении О’Шипки шагнул в его сторону, рассыпаясь в зеркальные осколки. И вышел в день.