Центр роста
Шрифт:
– Я тороплю события, - сказал он вслух. И обратился к стенам: - Терпение, камни и кирпичи. Наберитесь терпения, ибо я вернусь.
Ответом стал похоронный бой напольных часов. На вкрадчивом языке вечности сей звук означал наступление полуночи.
О’Шипки вышел вон и столкнулся с Анитой.
– Зачем ты покинула номер?
– осведомился он, одновременно убеждаясь профессиональным взглядом в безоружности визави; взор же Аниты блуждал, исполненный тоски.
– Мне стало страшно, - сказала та.
– Я пошла вас искать.
–
– Нет. Мне еще хуже.
– Говори мне «ты», - приказал О’Шипки.
– И я буду тоже говорить тебе «ты».
Он сделал шаг и подхватил ее на руки. Анита вскрикнула и замерла, не смея противиться.
– Две половинки наконец-то сошлись, - проникновенно шепнул О’Шипки. Он возбужденно задышал.
– Зло терпит неизбежное поражение. Обними меня за шею, я отнесу тебя к себе.
Анита в ужасе прижала руки к груди и замотала головой.
– Как хочешь. Мне жаль, что сейчас не рассвет. Мы бы шли в лучах нарождающегося дня, и это день был бы сразу рождением и финалом…
Но замок стоял в ночи.
Глава двадцать вторая, которая требует третьего, и последнего, эпиграфа
Даже бочкотара - чья-то аватара
Анита съежилась на подушке, каким-то чудом уместившись на ней вся, словно черная кошка. Она следила за О’Шипки, не мигая; выпуклые глаза глядели ему в лицо и вовсе, как могло показаться, не обращали внимания на красную руку, которая, отмеченная цыпками и рыжими волосками, подкрадывалась к ее лифу.
– Надень презерватив, - предупредила Анита, когда рука достигла цели.
– У меня его нет. Зачем он нужен?
– Не будем умножать сущности без необходимости.
– Брось! Это же сказал какой-то монах.
О’Шипки рванул на ней ворот, но Анита мгновенно свернулась теперь уже в полный клубок. Ее мускулы напряглись и обратились в сталь.
– О-о, - протянул О’Шипки.
– Выходит, я зря обольщался? А я-то мечтал, что теперь, когда некому нам помешать, ты метнешься ко мне… как змея к опрокинутой чаше.
Он взбил себе подушку и лег, по своему обыкновению, одетый полностью, не разуваясь.
– Ты знала?
– спросил он строго.
Анита кивнула.
– Давно?
– Давно. Я сразу тебя опознала. Директор предупредил меня, что в Центре объявится мое мужское воплощение. И я должна угадать, кто это. Я угадала сразу и пришла к тебе той ночью.
– Почему же ты держишься такой недотрогой?
– Директор не велел спешить. Он обещал, что все случится постепенно. Он ждал, пока ты завершишь свой Рост. И он позволил тебе делать все, что тебе заблагорассудится.
О’Шипки закурил короткую папиросу. Выстреливая кольца, он задал новый вопрос:
– Насколько я правильно понимаю, директор -
– Здесь всё - ты, - Анита обвела номер рукой.
– Мы все, и даже сам Центр. Даже летучие мыши, даже призраки и жабы.
– Я быстро догадался, - в утвердительном тоне О’Шипки звучало нескрываемое бахвальство.
– Я мигом понял, что все вокруг - это я сам. «Десять аватар собрались в Центр Роста» - тут и дурак сообразит, в чем секрет. Это же очевидно, это все я. Кроме меня, никого нет, я есмь один. И я должен быть один.
– Недаром директор называл тебя Нарциссом, - заметила Анита, не спускавшая глаз с О’Шипки, ловившая каждый его жест.
– Дай мне тоже, я хочу покурить.
– Ты куришь?
– Нет, но я хочу делать, как ты.
О’Шипки протянул ей пачку:
– Держи… Нет, эту не бери! Это пистолет. Ишь ты, хитрая!… А в этой яд, возьми третью. Дай я проверю. Все правильно, кури.
Анита кое-как раскурила сигарету и прострелила уютные кольца синей струйкой
– Я тоже не дремала, - ее тон был нарочито развязным, скрывавшим испуг.
– Когда умер Шаттен, я посмотрела на твое лицо и сказала себе: «Боже, так вот это кто. Это он их мочит».
– Да, это я, - согласился довольный О’Шипки.
– Зачем ты их убил?
– Мне не нравится быть представленным в комических вариантах. Противно думать, что в каком-то мире я могу расхаживать с сумочкой, затянувшись в корсет… А в другом - срастись поясницей с собственным аналогом. А в третьем - скитаться по свету, спасая себя же из дикарской тюрьмы. Я есмь я, а не какой-то… ферромонах.
– Фейеромонах-бомбардир.
– Тем хуже для него.
Анита, обманутая его сытой задумчивостью, перевернулась на спину.
– В моем мире крутят один интересный фильм. Там злодей убивает свои воплощения в других мирах, насыщаясь их силой.
– А в моем мире идет другой фильм, - парировал О’Шипки.
– У нас отснята та же история, но только это фильм ужасов: на несчастную аватару нападают полчища пришельцев, его воплощений, готовые разорвать его для собственной пользы на мелкие кусочки. Фильмы - дерьмо, я не согласен ни с тем, ни с другим. Мне ничего не нужно. Мне не нужна ваша сила. Мне не нужна насильственная кармёжка. И мне не нужны вы. Мне нужен только я, а вас быть не должно.
– Этому есть объяснение, - Аните передалась его задумчивость.
– Директор согнал под одну крышу только прошлые воплощения. Будущих нет, ты последнее. Если воспользоваться единой хронологической шкалой, то любой здешний лишайник отстоит от тебя на многие годы, теряясь в прошлом…
О’Шипки состроил гримасу:
– Попрошу без поэзии. Я слышал, ты пишешь стихи? Ненавижу. Меня тошнит от одной мысли, что я - вот этими руками, - и он поднес к лицу руки, - вот этим высоким лбом… - и он ударил себя в лоб.
– Короче говоря, мне отвратительны рифмы.