Центумвир
Шрифт:
– Немец… – ответил один из людей и Артюхов с Ульяновым зло на него посмотрели.
Потому что он запустил ад внутри Яра. Спустил. С цепи.
Яр полуулыбнулся, глядя в пол. Пинком перевернул столик, сильным рывком отломил ножку. Звон бющегося стекла столешницы, хруст дерева. И звучный удар о тело сказавшего. Двигался быстро от одного к другому, бил с силой, но не забивал. Забивал в память. Болью и яростью. Бил. Так что бы было весомо, но контролируя то, что ему сейчас на самом деле хотелось сделать. И не трогая Вадима. Смотревшего в стену, сжав челюсть. Закурившего. Потому что очередь подходила к нему. Когда Яр сел в кресло, оглядывая
– Дисциплинарное взыскание. – Переводя дыхание, жесткое, тяжелое, произнес он, подаваясь вперед, опуская локти на колени и постукивая ножкой о паркет, пальцами второй руки упираясь в висок и глядя в пол перед собой. – Вышли отсюда и чтобы два дня на глаза не попадались.
Они вышли. Яр, все так же мерно постукивая ножкой о паркет, потер ладонью шею, разминая, и повернув голову в профиль, резко, хлестко бросил:
– Ты тоже вышла.
– Я останусь. – Мрачно улыбаясь и исподлобья упреждающе глядя на него, медленно поднимающегося с кресла, поворачиваясь ко мне. – Хочу видеть, Ярый. Давай. Подтверди, что мало.
Красиво улыбнулся. Снова так, когда становится страшно. Отбросил дерево в сторону. Двинулся ко мне и остановился очень близко, пристально и давяще глядя в глаза, протянул руку за меня, одновременно второй рукой толкая назад.
– Подержи ее, – сказал Лютому, передающему ему пистолет и стискивающего задохнувшаяся меня неотрывно глядящую на хромированный металл в его пальцах, – если будет орать и кидаться, выведи.
Провал в груди. Мир исчез, он туда провалился, в бушующий и ревущий хаос внутри, пока я в бессилии и нарастающем животном ужасе смотрела в спину Яра и кусала вновь закровившие губы, подавляя всхлипы, подавляя ужас физической болью. Пытаясь. Заглушивая рвущий внутренности истошный протестующий вопль ужаса. Подавляя инстинкт со всей силы наступить на ногу Лютому и кинуться наперерез. Подавляя с трудом. С нечеловеческими усилиями.
Вадим ровно смотрел на него. Кровь отхлынула от лица, но смотрел ровно, затягиваясь глубоко сигаретным дымом. Он ожидал этого, он к этому готовился. Готов. И смотрел ровно на подходящего к нему через битое стекло Яра. Хруст стекла под его ногами был похож на тот, с каким ломалось воющее нутро, пока он сокращал расстояние до Вадима, чтобы остановиться в шаге перед ним, затушивающего сигарету о подошву туфли, выдохнувшего дым в сторону и распрямившись, медленно поднявшего на него взгляд.
– Игорь умер у меня на руках, Вадим. – Голос негромкий, распадающийся на тысячи гипнотических эхо, убивающих отчаянно орущее нутро. Вадим сглотнул, твердо сжимая челюсть, а в карем мраке тени внутренних демонов, режущих, вспарывающих его давно и со страстью. Сейчас с особо неистовой страстью. – А мог не только он. – Прислонение дула ко лбу Вадима, полуулыбнувшегося так, что понимаешь, что внутри его почти зарезали и преагония переходит в агонию. – Приговор очевиден. – Взведение курка под мой скулеж сквозь кровь на губах. – Обжалование? – Краткое движение пальцев Истомина и пистолет не касается лба Вадима, повисая на полусогнутом указательном пальце Яра.
– Не требуется. – Вадим едва заметно повел подбородком, в солидарности с озвученным. Повел в принятии. Полном согласии. Размыкая губы, тихо и неровно выдохнул, глядя в его глаза. Не отводя от них взгляда, в котором было все. Все, что полосовало меня изнутри от происходящего между ними кошмара. Вадим сжал ствол.
Секунда и Яр отстранил пальцы от рукояти. Повело, когда
Щелчок без выстрела. И Вадима покачнуло. Окаменел, глаза стеклянные. Он отшатнулся, глядя на Яра. Затравленно, в неверии, в сожалении. На Яра, рывком прижавшего его к себе, когда он оступился, отступая.
– Оправдан. – Сквозь зубы, неровно от того как полосовало Яра внутри. Откинул полы пальто, вынимая из-за пояса другой пистолет. – Этот был заряжен и готов на случай, если ты, – выстрел у их ног, – сука. – Удерживая, прикрывшего глаза дрожащими ресницами и стиснувшего челюсть Вадима. – Не подводи меня снова, Шива. – Прижимая к себе крепче, вкрадчиво выцедил, – не смей. Не. Смей.
Вадим прикрыл глаза, лицо мучительно искривилось, сорвано выдыхая, кивнул.
А я поняла, что не стою на ногах, а давно вешу в руках Лютого. Яр мимо стремительно в дверь с непроницаемым лицом. Вадим уперся рукой в каминную полку, опуская голову и из ослабевших пальцев на пол со стуком пистолет.
– Иди к Ярому. – На ухо хриплым шепотом. – В подвале спецпогреб с бухлом. Туда.
Расправляя сжавшееся все внутри. Приподнимая подбородок и твердо вставая на ноги. Холл, полуприкрытая дверь с широкой деревянной лестнице вниз.
Он был там, в тишине и покое клубящейся под сводчатым каменным потолком. Глушил черный ром на широком кожаном диване у камина. Остановилась у края дивана, глядя в его профиль.
– В Данию вылетаешь сегодня ночью. – Подкуривая сигарету и глядя в пустой камин. – Гражданство на твое настоящее имя получишь в течение полугода. Там есть бизнес, небольшая, но толковая и доходная торговая сеть, тебя обучат как и что. Квартира около центра Копенгагена, дом в пригороде, все на твое имя, но в них жить сможешь только через полгода, как и официально руководить сетью. Через полгода я окончательно все стабилизирую настолько… что буду уверен, что у тебя все будет нормально.
– Отступные, – покивала я, ухмыльнувшись и глядя в его непроницаемое лицо. – У тебя там дача где-то в Ницце была, можно ее тоже мне?
Яр подался вперед, поставил локоть на колено и прикрыл ладонью глаза. Задерживая дыхание.
Лида права и он дебил. И ебнутый.
Вытирая слезы, прошла и села на пол между его разведенных ног.
– Я о чем угодно думала, вплоть до того, что реально пером тебе, блять, пощекотать… – голос дрожит. Как и пальцы, сжимающие его колено. – Но не о разводе, Яр. За ад этих дней у меня ни разу не возникла мысль, что я хочу с тобой развестись… Вот что угодно, все было в мыслях, но только не то, что я от тебя уйду.
Закусил губу, пальцы побели от силы того, как сдавил голову. Отстранил ладонь и посмотрел в мои глаза. Отвел взгляд, потянув за руку на себя, вынуждая встать с пола, забраться к нему на колени и обнимая, пока меня било. Разрыдалась, крепко обнимая его за шею. Сотрясаясь от конвульсий, от распирающего провала. Давая выход ужасу и страху, все никак не шедшему на убыль до этого момента.
Яр пригубил ром, обнимая меня крепче.
Неизвестно, сколько мы так просидели. В тишине, в моих всхлипах. Слез уже не было, почти не было дрожи. Только привкус рома на губах, которых осторожным поцелуем коснулся он.