Чарованная щепка
Шрифт:
Его высочество тоже дышал тяжело, но его потрясение как будто на глазах переходило в эйфорию.
Почему он никогда не думал, что мог оставить юную жену непраздной? Супружество их исчислялось днями, но и детьми они уже не были! – впрочем, это как еще посмотреть.
Леонора, которую он едва сохранил как смутный образ прошлого, каждый день искала его черты в облике растущей дочери. Конечно, с девочкой царской крови на руках она не могла ни показаться рьяному Диего, ни тем более вторично искать замужества.
Она ждала – и она все еще ждет!
– Мне нужно встретиться
Воображение Флавия повело суровую борьбу с его честолюбием. Он убеждал себя, что сумеет принять родную дочь любой – изможденной или неизлечимо больной от вечной нищеты, даже неграмотной и неотесанной. Передался ли ей магический слух – тоже не будет иметь для него никакого значения! Лишь бы только не успела еще выскочить замуж за деревенщину и осчастливить царевича босоногими внуками – это, пожалуй, окажется выше его сил… О, ему ли винить бедную наследницу за склонность к скорой свадьбе! Связанная словом Леонора не смела и ей открыть всей правды.
– Вы понимаете, ваше высочество, что не сможете пока даже видеть ее? – осадил Диего, пытаясь еще соблюсти формальности.
Алессан потратил на раздумья пять секунд. Кажется, пора подлаживаться к новому раскладу, и лучше делать это на ранних этапах.
– Отчего же нет, – вмешался он с широкой улыбкой, – досточтимая Арис… Флавиевна весь день распускала чары на дереве прямо перед вами.
Кабинет затопило молчание. Толстый мотылек звучно колотился головой о магическую лампу, и кое-кто позавидовал его праву на такую непосредственность.
Диего отмер первым и отер сухое лицо шершавой ладонью.
– Не имеет к тебе отношения, да? – мрачно поддел он брата, забыв этикет и не признаваясь даже себе, какое испытал облегчение.
Царевич вытряхнул из головы жанровую сценку с оборванной крестьянкой и ее голодной двойней. Мысленный взор его заняла прекрасная, талантливая Арис!
С блаженством он припомнил робкий реверанс изящной блондинки, ее (теперь это так очевидно!) знакомый высокий голос, ее неустанную работу с магическими блоками – и победно расхохотался.
Все-таки с выбором жены он не прогадал.
Необычайная популярность Зеленой улицы
В Итирсисе: 19 мая, пятница
Арис едва заметила, как они миновали центральные аллеи – Себастьян вел ее под руку, точно леди (с непривычки оказалось не так уж удобно), а беседа легко слагалась вокруг событий ушедшего дня.
Когда позади остался Виноградный мост, а улицы стали беднеть, вязунья ощутила укоры совести. Знакомые косые дома развеяли мираж, в котором она сегодня выступала барышней, так что право на любезность господина Карнелиса показалось краденным. Разве для него не унизительно провожать безродную девицу с такой галантностью?
Арис попыталась невзначай освободить кавалера хотя бы от части повинности, с энтузиазмом бросившись гладить в темноте первого встречного котёнка. Однако, дождавшись окончания умильного этюда, Себастьян Базилевич снова подставил свой локоть.
Вязунья обреченно прицепилась, решив, что господин Карнелис теперь уже сам виноват, если дискредитирует себя неподобающими знакомствами.
Кавалер же черту сомнений миновал еще в Приказе. Вдоволь наблюдая за работой юной Арис, он окончательно рассудил чтить ее как девицу дворянского рода. Если это и заблуждение, Себастьян примет его философски – лучше так, чем наоборот. Язвительным взглядом одарит разве что надменный Алессан – консультант он, конечно, ценный, но по данном вопросу его мнение господина Карнелиса ничуть не занимало.
Улицы этой части города освещались только окнами, и было не очень ясно, кто кого ведет здесь под руку. Арис легче ориентировалась в знакомых колеях и ужасно за них извинялась. На Зеленой улице пришлось так замедлиться, что обласканный котенок успел несколько раз пройти мимо них вдоль плетней, надеясь на более весомую подачку. Наконец, Себастьян растворил перед спутницей низенькую калитку.
Он замер, гадая, будет ли уместным поцеловать ее руку на прощание, или даже к этой нехитрой учтивости барышню надо прежде подготовить. Лицо вязуньи во время этой заминки почти нельзя было различить, но юноша знал, что она непременно краснеет.
– Арис! – шорох у калитки достиг чуткого слуха взволнованной Леоноры, и та распахнула дверь, выпуская квадрат света на садовую тропу.
Не решаясь должить матушке о Земском приказе даже посредством записки, Арис оставила ее в полном безвестии. Женщина привыкла к дневной деловитости дочери, но прежде та не возвращалась к полуночи. Изведя себя тоской и подозрениями, Леонора поначалу обрадовалась тихому скрипу, но мужской голос позади плетня царапнул по сердцу.
"Кто с ней?"
Как дальше объяснять расцветшей Арис, что добродушные соседские молодцы ей не пара? Опуская даже сословную разницу – разве необразованный муж составит счастье тонкой ее натуре?
Велеречивый купеческий отпрыск, о коем поминала Арис, еще стал бы вариантом сносным, но взаимной склонности меж ними как будто не сквозило.
Леонору накрыло бессильной тоской. Как она устала от бремени этой тайны!
Год за годом упрямо и молча пестовать в дочери благородство, не зная – к добру ли? Давно пора перестать разрывать ее душу на части, позволить найти свое место здесь! Пока больная лежала в забытьи, дочь повзрослела на несколько лет – а возраст невест быстротечнее зимнего дня.
Леонора сделала два шага в полном смятении, когда различила гибкое сложение дворянина Карнелиса.
"К добру, – выдохнула она, закусив губу и беря себя в руки. – Еще поборемся."
Арис тут же бросилась к ней, прося прощения за свою беспечность. Работу в Приказе она помянула только вскользь, желая как можно меньше заострять внимание на разговорах с Диего – совсем не хотелось наблюдать, как матушка примется бледнеть при Себастьяне.
Леонора и сама постаралось не бледнеть. Она вполне светски поблагодарила провожатого за любезную заботу о дочери, извинилась, что не может пригласить его к чаю ввиду позднего часа, и строго увела Арис под кров родного дома.