Час нетопыря
Шрифт:
XVII
Пятница, 12 июня, 10 часов 59 минут. В кабинете начальника разведки 14-й дивизии происходит второе за этот день совещание членов организации.
— Господа, — потирает руки подполковник Карл-Хайнц Пионтек, — я не суеверен, но все-таки боюсь сглазить. Всего за три часа нам удалось выполнить столько сложных операций, что историки когда-нибудь будут восхищаться. Господа, от лица службы всем вам выношу благодарность. Сперва попытаюсь кратко подытожить события. Итак, десять нейтронных боеголовок следуют в эту минуту по направлению к Секретной базе № 3, куда они должны прибыть во второй половине дня. Их перевозят солдаты части особого назначения, которые ничего не знают ни о характере груза, ни о его происхождении, а также представления не имеют, почему они везут его именно на базу
— Да мы и так знаем, — смеются офицеры. — Вибольд летит в Виндхук.
— Юго-Западная Африка сейчас для нас несравненно безопаснее, чем Аргентина или арабские страны, — добавляет майор Кирш, который уже не раз пользовался этой трассой в роли связного организации.
— Тихо, господа, — решительно говорит Пионтек. — Мы собрались на краткое оперативное совещание, а не на дружескую беседу. Так быстро расстаться с нашим дорогим капитаном Вибольдом пришлось потому, что, с одной стороны, у него могли быть крупные неприятности по поводу, как я бы выразился, некоторых упущений при несении утреннего дежурства, а с другой стороны, его исчезновение наверняка убедит этого дурака Граудера, что похищение боеголовок — дело рук коммунистических агентов. Ведь молодому, подающему надежды офицеру незачем исчезать без всякого повода средь бела дня. Факты сами за себя говорят. Это два пункта из нашего баланса на одиннадцать часов сегодняшнего дня. И третье: Ведомство по охране конституции уже обнаружило самую маленькую из боеголовок, а значит, всякая опасность практически исключена. Судя по тому, что мне известно, наши сыщики глубоко убеждены, что боеголовку перебросили из Франции.
Офицеры громко смеются.
— Из Франции? Выходит, наша великолепная штатская контрразведка не может даже определить, что за номера на боеголовке?
— Когда это выйдет наружу, газеты лопнут от смеха.
— Из Франции! Роскошно! А почему не из Голландии?
— Тихо, господа, — увещевает Пионтек. — Позвольте закончить обзор ситуации, хотя должен признаться, что и меня самого разбирает смех. Четвертый пункт уже не столь забавен. У канцлера Лютнера, о чьем политическом облике напоминать нет надобности, возникли, по-видимому, какие-то подозрения, и он направил своего адъютанта и офицера по особым поручениям капитана фон Ризенталя с инспекторской миссией на все семнадцать секретных баз, где у нас хранится нейтронное оружие. Собственно говоря, все базы наш высокородный господин посетить не сможет, но намерен прогуляться по двум или четырем. Полностью эту проверку предотвратить было нельзя. Однако из весьма компетентных источников в министерстве обороны мне известно, что фон Ризенталя ждет задача не из легких. Некоторые формальности в армии длятся неслыханно долго, особенно если речь идет о вещах настолько секретных…
Тут снова раздается смех.
— К тому же, — разводя руками, продолжает Пионтек, — вам, господа, прекрасно известно, какими трудностями обставлен въезд на любую из баз. Тот факт, что красавчик Куно получил в свое распоряжение личный вертолет министра Граудера, еще не означает, что он сможет приземлиться везде, где захочет. Служба воздушного наблюдения у нас достаточно хорошо налажена. Не говоря уж о том, что у пилота вертолета, заслуженного майора, с которым я лично знаком, тоже голова на плечах. Ну, это уже детали, которые вас не должны интересовать. Упоминаю о них лишь потому, что миссию фон Ризенталя нам нужно взять под наблюдение. Мы, разумеется, ни в коем случае не допустим, чтобы он попытался проинспектировать «тройку», то есть Секретную базу номер три, куда следует сейчас наш ценный груз. Но я вас прошу неофициально — повторяю: неофициально — связаться с коллегами на других базах и заблаговременно их предупредить об этой смехотворной инспекции барона фон Ризенталя. Обращаю особое внимание на Секретную базу номер четыре. Надо еще раз напомнить начальнику «четверки», что пароль «капитан Ламх» уже отменен. Кто отвечает за уведомление четвертой базы?
— Капитан Вибольд.
— Как? Выходит, до сих пор никто не предупредил начальника «четверки»? Это неслыханно. Не хватает еще того, чтобы Ризенталь выбрал ее первым объектом своей инспекции. Майор Кирш, немедленно свяжитесь по телефону с начальником базы номер четыре.
— Слушаюсь, господин подполковник. Но, откровенно говоря, мне неизвестно, что означает пароль «капитан Ламх».
— Майор Кирш, это не ваше дело. Начальник базы вас поймет. Скажите, что вы звоните по моему поручению.
— А он мне поверит? Мы лично не знакомы.
— Скажите, что винный склад Хельмана и Гроссинга не может принять заказанный им сотерн, а капитан Ламх прибудет в другое время.
— Понимаю.
Майор Кирш выходит. Пионтек продолжает:
— В-пятых, я хотел бы сообщить вам, господа, что в ближайшие часы я ожидаю отзыва из нашей дивизии офицера контрразведки капитана Шелера. С нашей точки зрения, он не совсем правильно понимал свои обязанности и уже вышел на наш след. Гораздо больше пользы от него будет там, наверху, где ловят красных шпионов. Не будем горевать и тогда, когда нас покинет капитан фон Горальски, который, как все эти проклятые полячишки, начал совать нос не в свое дело. Тоже мне охрана штаба, которая выслеживает германских патриотов.
— Фон Горальски не поляк, — поправляет его подполковник Фретциг. — Я знаю эту семью. Старое немецкое дворянство в Бессарабии.
— Для меня, — спокойно говорит Пионтек, — всякий офицер, который отказался вступить в организацию, да еще пишет какие-то идиотские рапорты, вполне заслужил, чтобы его назвать славянско-еврейской скотиной. А в целом, господа, наша дивизия вот-вот станет первым соединением бундесвера, которое полностью прониклось национальным сознанием. После перемен, о которых я сказал, наступят и новые перемены. Командовать нашей дивизией будем мы, без всяких там слизняков, либералов, трусливых душонок.
В дверь кабинета Пионтека стучат, и тут же, не дожидаясь уставного позволения войти, влетает перепуганный и бледный адъютант командира дивизии лейтенант Мюллер. Став по стойке «смирно», он прерывающимся голосом рапортует, обращаясь к майору Штаму:
— Господин подполковник! Разрешите доложить, что пять минут назад…
— Молчать! — рявкает Пионтек. — Во-первых: что происходит, черт побери, в нашей так называемой германской армии? Лейтенант, с каких это пор вы обращаетесь к младшему по чину офицеру без разрешения старшего? Во-вторых: кто вам дал право без разрешения совать нос в мой кабинет? В-третьих: вы что, одурели до такой степени, что не разбираетесь в воинских знаках различия? Почему, обращаясь к майору Штаму, вы говорите «подполковник»?
— Докладываю, — еле слышно произносит Мюллер, — что господин майор Штам только что произведен в подполковники и назначен… командиром нашей дивизии.
Штам удивленно разводит руками. На лице Пионтека появляются бурые пятна.
— Откуда вам это известно? Что за идиотские слухи?
Вместо ответа Мюллер вручает Пионтеку телетайпную ленту с распоряжением министерства обороны по кадрам. На ней виднеются невысохшие, свежие пятна крови.
Штам одновременно с Пионтеком протягивает к ленте руку, которую начальник разведки бесцеремонно отталкивает.
Молчание длится несколько секунд, но всем оно кажется вечностью.
— Так, — сдавленным голосом говорит Пионтек. — Поздравляю, господин майор. То есть господин подполковник. Быстрое повышение. Командир дивизии! Ну-ну… Мюллер! Командир дивизии это уже читал?
— Я как раз хотел доложить, — шепчет Мюллер. — Пять минут назад генерал Зеверинг покончил с собой. Он еще лежит в своем кабинете. Но врача вызывать бесполезно.
Снова минута напряженной тишины.
— Можете идти, — командует Пионтек, словно это он назначен новым командиром дивизии. — Вызвать судебного врача из округа, подготовить предложения о составе офицерской комиссии по расследованию. В кабинете Зеверинга ни к чему не прикасаться. Вокруг здания штаба выставить охрану. Через минуту мы там будем.