Час нетопыря

Стреттон Роберт Ф.

— Ты прав, Бернар. Но, пожалуйста, сперва выпей кофе. Счастье требует терпения.

Бернар медленно пьет кофе, глядя на стройные бедра Лючии в цветастых спортивных плавках.

— С тобой можно с ума сойти, — говорит он. — Ты слишком умна, милая барышня. Язык у тебя как осиное жало. Господь бог дал тебе ангельское тело и дьявольскую душу…

И тут Бернар, зашатавшись, падает на колени.

— Странно, — шепчет он. — Что со мной такое? В сон клонит… силы нету… Что это, Вероника? Ах, как хорошо…

Растянувшись на одеяле, он засыпает глубоким, блаженным сном.

Лючия ждет еще две минуты, как учил ее Пишон, смотрит на седую шевелюру Бернара,

на его плавки из переливающейся ткани с игривым изображением птички, на побледневший лоб. Аккуратно посыпает героином одеяло, лицо Бернара, а остаток вытряхивает в заросли травы. Полицейские псы голову потеряют, когда унюхают наркотик сразу в нескольких местах. Лючия молча улыбается.

Потом она встает, подбегает к машине Бернара и, выехав из леса, направляется к приграничному городку Верденберг.

XIII

Между десятью ноль пять и десятью сорок восемь по среднеевропейскому времени люди Палмера-II — а они действовали быстро, ни перед чем не останавливаясь и не обсуждая приказов мюнхенской резидентуры — совершили три операции.

Во-первых, к погребальной конторе господина Кнаупе на Восточной улице, 10, подъехал голубой «опель-экспресс», из которого вылезли двое молодых людей с походкой вразвалочку и столь банальной внешностью, что с точностью описать их приметы было решительно невозможно. К ним присоединился третий, на вид такой же заурядный парень. Он прошелся раз-другой по Восточной улице и с интересом осмотрел витрину магазина для филателистов.

Со жвачкой во рту, широко расставляя ноги (портативный автомат все-таки мешает при ходьбе), трое молодчиков вошли в заведение Кнаупе. Разговор, видимо, был короткий. Господина Кнаупе без всяких объяснений выволокли из-за стола и потащили к двери. А поскольку он чуточку сопротивлялся и даже пытался кричать, то получил меткий удар между пятым и шестым ребрами. Достаточно, если на какое-то время у него перехватит дыхание. Чтобы затолкать его в машину, понадобилось не больше трех секунд. Всю дорогу молодые люди беспрерывно жевали жвачку. Расхохотались только раз, когда господин Кнаупе вознамерился им объяснить, что насчет выкупа, который заплатила бы его семья, говорить не приходится, потому что дела идут скверно: все имущество конторы — это двенадцать гробов и не вполне исправный катафалк.

Во-вторых, к обер-комиссару Пилеру в Майергофе (он лично наблюдал за ходом расследования и собрал уже много фактов, на которые возлагал немалые надежды) явился некий Штумпф, полунемец-полуамериканец. Не обращая внимания на протесты секретарши, Штумпф велел комиссару закрыть обитые войлоком двери.

Откровенно говоря, это была темная и подозрительная личность. Штумпф занимался торговлей оружием, контрабандой спиртного и вербовкой наемников. Но полиции было в свое время строго запрещено вмешиваться в его дела.

— Поговорим откровенно, господин обер-комиссар, — без предисловий заявил Штумпф. — Вы получаете два жалованья: одно — в комиссариате полиции, другое, негласно, — в Ведомстве по охране конституции, в виде ежемесячного пособия и без всяких расписок. Это противоречит закону, потому что, как полицейский чиновник, вы можете сотрудничать с этим ведомством только по службе и без вознаграждения. Огласка этого факта доставит вам массу неприятностей с налоговым управлением и вряд ли поспособствует дальнейшей карьере. Вы, господин обер-комиссар, просто мелкий стяжатель. Для человека с честолюбием это фатально. Но ваши заработки меня не интересуют, особенно если учесть вашу неодолимую тягу к игре на скачках. Ну и знакомые девочки, как мне известно, на вашу скупость не жалуются. У меня конкретное предложение; оно не только избавит вас от неприятностей, но и принесет вам, скажем, десять тысяч марок, которые будут переведены на указанный вами счет. Решение, притом бесповоротное, вы должны принять в течение минуты. Документы, свидетельствующие о вашей двойной жизни, уже лежат в банковском сейфе. Достаточно выслать вашему начальству ключик от сейфа и соответствующее письмо. Здесь у меня чек на десять тысяч марок, а вот сберегательная книжка — можете выбирать. Дело в следующем. Вероятно, через час к вам поступит донесение о таинственном исчезновении Фридриха-Вильгельма Кнаупе, владельца погребальной конторы на Восточной улице…

Пилер заявил, что Кнаупе у него самый важный свидетель. Штумпф на это заметил, что лишь потому он и стоит десять тысяч. Не давая комиссару даже словечка вставить, Штумпф закончил свою речь так:

— Некоторые лица, влияние которых трудно недооценивать, желают, чтобы сообщение об исчезновении Кнаупе осталось какое-то время вашим секретом. Надеюсь, что вашего авторитета будет достаточно, чтобы и ваши подчиненные о нем забыли, если даже что-нибудь до них и дойдет. Трудно ото всех скрыть похищение среди бела дня известного в городе предпринимателя? Согласен, трудно. Разве я говорю, что это легко? Но чтобы спасти свою шкуру, делают вещи и потруднее. Вы спрашиваете, не причинят ли Кнаупе какого-либо вреда? Ах, уверяю вас, нет. Посидит какое-то время на комфортабельной вилле с телевизором, с хорошим баром и всякими удобствами. Ну, превосходно, вижу, что мы поняли друг друга. Чек или вклад? Предпочитаете чек! Пожалуйста. Прощайте, господин обер-комиссар Пилер.

В-третьих, люди Палмера-II, переодетые монтерами «Дженерал телефон энд коммюникейшн компани», произвели несколько не слишком сложных технических операций, в результате которых телефонные разговоры и телетайпные сообщения, поступающие в полицейские комиссариаты Бамбаха и Майергофа, не являлись отныне тайной для резидентуры ЦРУ в Мюнхене.

Завершив эти три операции, Палмер-II направил в Ленгли соответствующий доклад и потребовал дальнейших инструкций.

XIV

Капитан Куно фон Ризенталь провел в Генеральном инспекторате почти два часа, прежде чем смог приступить к выполнению поручений канцлера Лютнера. Хотя на руках у него были специальные полномочия от федерального канцлера и приказ федерального министра обороны, в здании инспектората его посылали с этажа на этаж, из крыла в крыло, возникали все новые препятствия, время шло. Когда Куно добрался в конце концов до начальника канцелярии министра обороны полковника Шляфлера, ему велели подождать в секретариате. Пять минут. Семь. Десять.

Через пятнадцать минут Куно встал с кресла. Это было больше того, что мог вытерпеть потомок фон Ризенталей. Отстранив толстого лейтенанта из числа адъютантов, он резко открыл дверь в кабинет Шляфлера. Начальник канцелярии вел в это время разговор по одному из своих бесчисленных телефонов.

— Капитан, что это за новости? — процедил он сквозь зубы, прикрывая ладонью телефонную трубку. — Разве вам в адъютантской не велели ждать моего вызова?

— Я военный адъютант федерального канцлера Лютнера, — не скрывая злости, заявил фон Ризенталь. — Я выполняю срочное задание государственной важности, и у меня нет времени ждать, пока вы кончите свои разговоры.