Частное расследование
Шрифт:
— Задумался? — Бич занес ногу над лицом лежащего Турецкого, приготовившись тем самым для следующего удара. — Либо ты работай, либо бай-бай будем. Ну? Бай-бай пойдем?
— Работай, работай, — шепчет испуганно Юрка Фомин из-за соседнего камня.
Турецкий молча начинает дробить все, что попадает ему под руку.
Постояв, Бич отходит.
— Вчерась я отведал бай-бай. Это жуть, — шепчет Юрка Фомин.
Рядом с треском упала береза, и ее тут же начали крушить кто чем, но в щепки.
4
— Что с ним, папа? — Марина прижалась к отцу. — Он умирает?
— Не думаю, что он умрет. — Грамов поправил один из дюритов, соединяющих шланги, идущие в пластиковый антиинфекционный бокс и подключенные там к лежащему в прострации, в глубоком бессознательном забытьи Турецкому. — Да он и не может умереть. Ты ж видишь — он лежит на аппарате. Искусственное кровообращение. Питание. Дыхание. Вон, видишь, кардиограф лучевой? Не бьется сердце. Аппарат качает. Как тут умрешь, когда тебя на этом свете крепко держат?
— Смотри, какая скачущая у него энцефалограмма…
— Ага. Он что-то видит там, во сне, какие-то видения…
— Страшные?
— Думаю, да. Ты б, Настенька, пошла б отсюда, поиграла б там с Рагдаем и с Анфисой, — обратился Грамов к внучке, махнув рукой в сторону, туда, где за стеклом стены носились в зимнем саду вестибюля два колли, он и она, Рагдай с Анфисой.
— А дядя Саша выздоровеет?
— Да. Если ты мешать не будешь мне. Слышишь, что я сказал? Детям здесь не место.
Дождавшись, когда Настенька уйдет, Грамов пояснил дочери:
— Конечно, он видит страшные сны. Это «ломка» так называемая. «Финал» — наркотик очень сильный. Сильней не знаю. Если б он не спал, то ломку он такую вообще не пережил бы. Помнишь, кстати, как в восемьдесят девятом у тебя было, когда ты шампанского в Новый год перепила?
— О, ужас! — вспомнила Марина.
— Это похмелье. А ломка — в тысячу раз сильнее.
— Неужели нельзя было что-то другое придумать?
— Дело в том, что против зомбирования человечество вообще пока ничего не придумало. Что есть зомбирование? Говоря упрощенно, сильнейшее постгипнотическое внушение. Его можно аннулировать, только если точно знать, что было внушено, каким образом, в какой последовательности, и так далее. Этого не знает никто, даже тот, кто зомбировал, понимаешь? Гипноз штука тонкая, в нем тьма деталей: зрительного, слухового ряда, электромагнитное воздействие мозга на мозг, так называемые биополя… Все это в точности, чтобы «раззомбировать», не воспроизведешь… Ну, как нельзя дважды войти в одну реку… Или пережить вновь что-то из прошлого… Тут мы бессильны. Пока.
— Но если зомбирование — это просто гипноз, то его можно «забить», заглушить, наверное, другим, более мощным внушением?
— Да, это можно, конечно. Но это прямая дорога в сумасшедший дом. Представь: у тебя сидит уже в подсознании программа-зомби, наружу рвется. А ты на эту вредную программу накладываешь новую, с запретом. Та рвется, эта не пускает. Они вступают в бой. «Обломки» боя этого врываются в сознание, спорадически. Раз, другой, еще.
Я как тут рассуждал? Известно, что алкоголизм, допустим, лечится гипнозом… Но не тогда, когда ты пьян… А в трезвом виде. Гипноз перебивает тягу к алкоголю. Известно. Так? Кодирование. Метод Довженко. Проверено. Допустим. Хорошо. А наркоманию гипноз не лечит. Известно тоже. Иначе б не было большой проблемы с наркоманией. Так, значит, наркота сильнее заговоров. Так, впрочем, и должно быть. Наркотик вторгается в самое «сердце». что ли, организма — в химию клетки. Меняет все.
Внутрь влезает хуже чем вирус, не просто в клетки, в их химизм… Какие уж тут «заговоры», психотерапия, убеждения. Наркотик, точно плугом, счищает все, освобождая путь себе, все прочь, любые соображения! Здесь только я живу, я, героин, к примеру. Все остальное — побоку! Какое там «зомбирование»?! Убить Меркулова? Какое там! Бефан вколоть! Понюхать героин… Вот это дело! Зомбирование все — наносное… А героин, бефан срезают все это под корень… Сейчас Турецкий твой давно уже не зомби. Теперь он наркоман. Тяжелый наркоман. Переживает ломку. На аппарате.
— И сколько будет он лежать на аппарате?
— Посмотрим. Точно не скажу, несколько месяцев. Должно произойти перерождение. Ты знаешь ведь, что все клетки живых существ довольно быстро гибнут. А новые рождаются. Идет непрерывная замена. Через год любой организм состоит уже из совершенно других клеток. И в этом смысле мы все перерождаемся десятки раз за жизнь. Подчиняясь заложенной в генетике программе. Во всем живом заложена программа обмена. Программа очень сильная: даже у мертвых продолжается рост новых клеток, обмен, размножение…
— Как так — у мертвых? Размножение?
— Конечно: клеток. Некоторых. А что ты удивилась? Любой ребенок знает это. Ну, волосы, положим, у мертвеца растут? Растут. И ногти. Знаешь отрастают как после смерти? Ого-го! — Грамов кашлянул несколько виновато и поспешил вернуться к Турецкому: — Так вот, через полгода все клетки у него заменятся. И те, которые «захвачены», как бы сказать, наркотиком, они умрут, естественно. А новые, некая субстанция, уходит вместе со шлаками… Отсюда логика подхода: познали химию она убила заговор. Теперь осталось «выстирать» ее саму. Останется природная основа. Понятно? Я просто разложил процесс изгнания, исчезновения заклятия на два этапа…
— Когда ты попытаешься поднять его?
— Спешить не будем. У нас сейчас март на дворе?
— Нет, сегодня третье апреля…
Марина видела, что отца что-то беспокоит… какая-то внутренняя мысль тревожила его. Отца явно заставило встрепенуться слово «когда», прозвучавшее в ее вопросе… Конечно, если бы все шло нормально, если бы оснований для беспокойства не было, разве отец просыпался бы в пять, в четыре утра? Разве он бы начал снова курить, бросив курить еще в восемьдесят шестом? Он явно боялся чего-то, недоговаривал.