Человеческая комедия. Вот пришел, вот ушел сам знаешь кто. Приключения Весли Джексона

Сароян Уильям

— Смешно, — сказал Тоби. — Может, ты и не поверишь, но у меня такое чувство, будто Итака — тоже мой родной город. Если мы выживем, если мы вернемся целы, ты возьмешь меня с собой в Итаку? Покажешь мне знакомые места, расскажешь мне о том, что было здесь, что было там?

— Непременно, — сказал Маркус, — непременно. Я и сам этого хочу. И хочу познакомить тебя с моей семьей. Мы люди бедные, богатства у нас никогда не было, но отец мой был замечательный человек. Не добытчик. Никогда не мог заработать больше, чем на хлеб насущный… никогда.

— Его звали Мэтью Маколей? — спросил Тоби.

— Да, Мэтью Маколей, мой отец. Он работал на виноградниках,

упаковщиком на складах, на винных заводах. Делал простую, незаметную, будничную работу. Встретишь его на улице — лишний раз на него не посмотришь. Ничего в нем, казалось, не было особенного, да и вел он себя как все… а был при этом замечательный человек. Он был мой отец, и уж я-то знал, что он человек замечательный. Все силы отдавал семье — матери и детям. Много месяцев копил деньги, чтобы внести аванс за арфу — да, не удивляйся, за арфу. Я знаю, никто теперь не играет на арфе, но мать о ней мечтала, и отец скопил денег и внес аванс за арфу. Он выплачивал за нее целых пять лет. Это была самая дорогая арфа, какую можно купить. Мы, дети, думали, что в каждом доме есть арфа, потому что она была у нас. Потом он купил пианино для сестры Бесс — оно стоило не так дорого, как арфа. Я думал, все люди такие же замечательные, как мой отец, пока не вырос и не узнал других людей. Они ничего, бывают среди них даже хорошие, но замечательными они мне не кажутся. Может, это потому, что я их не так уж хорошо знаю. Человека надо знать вдоль и поперек, чтобы убедиться, замечательный он или нет. Много есть замечательных людей, но никто и не догадывается, какие они замечательные.

— Хотел бы я встретить такого человека, как твой отец, — сказал Тоби. — Вовсе не обязательно, чтобы он был моим отцом. Пусть будет кем угодно, лишь бы я его знал. Пожалуй, мне даже повезло — я ведь понятия не имею, кто был мой отец, но могу по крайней мере верить, что он был такой же замечательный человек, как твой.

— Может, он и был замечательный, — заметил Маркус.

— Надеюсь, — сказал Тоби. — Понимаешь, я ведь не знал, что у детей бывают матери и отцы, пока не пошел в школу и не услышал, как о них рассказывают другие дети.

Тоби застенчиво ухмыльнулся.

— Сперва я не понимал. Мне казалось, что каждый человек на свете одинок, вроде меня, и вступает в жизнь в одиночку. А когда понял, мне очень долго было не по себе. Я вдруг почувствовал одиночество. Вернее говоря, я почувствовал его еще больше. Вот почему, наверно, я люблю петь. Песня разгоняет одиночество.

Потом он спросил, стесняясь, даже робко:

— А Бесс, она какая?

Маркус понимал, что друг смущается, и не хотел его смущать.

— Да ты не стесняйся, — сказал он. — Ничего нет плохого, если ты и спросишь меня о сестре. Все равно я хочу, чтобы вы познакомились. Ты ей, наверно, понравишься.

— Я? — удивился Тоби.

— Да. Мне почему-то кажется, что ты ей очень понравишься. Я хочу привезти тебя к нам, поживи с нами. Если вы друг другу понравитесь… а по-моему, лучше Бесс… хоть она мне и сестра… в общем, я думаю, ты ей очень понравишься!

Потом Маркус произнес очень быстро — он хоть и знал, что о таких вещах не говорят, но понимал, что сказать о них необходимо. Поэтому ему хотелось проговорить слова как можно быстрее, чтобы смысл их поскорее дошел и неловкость длилась как можно меньше.

— Женись на ней и живи в Итаке, — сказал он. — У нас хороший город. Ты будешь там счастлив. Вот, возьми ее карточку, насовсем.

Он передал Тоби маленькую фотографию своей сестры Бесс.

— Положи ее в

свое удостоверение личности, я там держу фотографию Мэри. Видишь?

Тоби Джордж взял фотографию сестры своего друга и долго ее разглядывал, а Маркус глядел на него. Наконец Тоби сказал:

— Ничего не скажешь, она красивая. Не знаю, можно ли влюбиться в девушку, которую никогда не видел, но я, кажется, могу. Скажу тебе по правде, у меня ведь на душе не сладко. Я боялся говорить с тобой о Бесс. Но теперь я подумал: вот мы едем, и неизвестно, что с нами будет… может, ты и не обидишься. Мне кажется, что я хуже других, но разве я виноват?.. Понимаешь, парень, которому дали имя не отец с матерью, а в сиротском приюте… который даже не знает, кто были его родители… не знает их национальности и своей национальности… Одни говорят, будто я помесь испанца с французом, другие — что я не то итальянец, не то грек, а третьи — будто я наполовину англичанин, наполовину ирландец. Все по-разному.

— Ты американец, — сказал Маркус. — Вот и все. Это всякому видно.

— Ну да, — сказал Тоби. — Это правда. Я, конечно, американец. Но хотел бы я знать, из каких именно американцев.

— Ты просто американец, которого зовут Тоби Джордж, — сказал Маркус. — До остального никому нет дела. Спрячь эту карточку. Мы вернемся в Итаку, у тебя будет семья, и у меня будет семья, мы будем ходить друг к другу в гости, слушать музыку и петь песни… будем жить по-человечески.

— Знаешь, Маркус, — сказал Тоби. — Я тебе верю. Клянусь богом, я тебе верю. Ты ведь так говоришь не просто потому, что мы подружились и едем вместе. Я тебе верю и больше всего на свете хочу вернуться с тобой в Итаку. Хочу там жить и хочу, чтобы все было так, как ты говоришь.

Он помолчал, соображая, что может этому помешать.

— Если я и не понравлюсь Бесс… если она влюбится в кого-нибудь другого… если, когда мы вернемся, она будет уже замужем… я все равно поселюсь в Итаке. Не знаю почему, но Итака кажется мне теперь родным городом. Первый раз в жизни я чувствую, что у меня есть дом и — надеюсь, ты не рассердишься, — что семья Маколеев — это моя семья — вот такую семью я бы выбрал, если бы мог выбирать. Я, ей-богу, надеюсь, что понравлюсь Бесс и она не полюбит другого. Я-то знаю, что она мне нравится.

Он говорил теперь совсем тихо, и, хотя в поезде стоял страшный шум, Маркус слышал каждое слово.

— Может, Бесс этого и не подозревает, она все равно моя. И теперь я сделаю все, чтобы остаться жить и вернуться в Итаку, к ней. Итака — мой дом. Там я хочу жить. Там я хочу умереть… если мне это удастся.

— Мы вернемся, — сказал Маркус. — Когда-нибудь мы будем в Итаке все вместе: Бесс и ты, Мэри и я, и мать, и Гомер, и Улисс. Вот увидишь.

Друзья долго молчали. Их окликали другие парни, ехавшие с ними в поезде, и они даже спели вместе со всеми песню собственного сочинения, песню об уличных женщинах и о том, чего они стоят. Распевая эту песню, Тоби спросил так просто, словно вопрос его был как нельзя более кстати:

— Ты молишься богу?

И Маркус поторопился ответить:

— Ясное дело, молюсь…

— В приюте, — сказал Тоби, — нас заставляли молиться. Там было такое правило. Хочешь не хочешь — приходилось молиться.

— Да не такое уж это плохое правило, — сказал Маркус. — Но молиться силком не заставишь. Тогда это уж не молитва.

— Вот именно, — сказал Тоби. — Поэтому я и бросил молиться, когда вышел из приюта. С тринадцати лет не читал ни одной молитвы. А вот теперь начну опять… сию же минуту.