Человеческая комедия. Вот пришел, вот ушел сам знаешь кто. Приключения Весли Джексона
Шрифт:
— Давай пойдем. Мы три раза видели, как он переставляет листы. Пойдем домой. Уже вечер.
Он взял приятеля за руку, но Улисс ее отдернул.
— Ну, пойдем же, Улисс! — просил Лайонель. — Пора домой. Есть хочется.
Но Улисс не хотел уходить. Казалось, он даже не слушал, что говорит Лайонель.
— Я ухожу, — пригрозил ему Лайонель.
Он надеялся, что Улисс пойдет за ним, но малыш не тронулся с места. Огорченный таким предательством, Лайонель отошел, то и дело оглядываясь, не догонит ли его приятель. Но Улисс не мог оторвать глаз от Заводного человека. Лайонель шел домой, чувствуя глубокую
Улисс стоял в кучке зевак и смотрел на Заводного человека, пока у витрины не остались лишь он да какой-то старик. А Заводной человек брал лист за листом, клал их на стенд и тыкал в них указкой. Наконец ушел и старик; на тротуаре остался один Улисс, он как завороженный глядел на странное существо в окне аптеки. Становилось темно. Загорались уличные огни. Наконец Улисс вышел из оцепенения. Очнувшись, он поглядел вокруг. День кончился, и улица была пуста… Все разошлись, но рядом с ним было нечто, чему он не знал названия, — Смерть.
Мальчик искоса взглянул на Человека-машину, и ему вдруг показалось, что тот смотрит на него. Ребенка охватил ужас Он бросился бежать. Редкие прохожие больше не казались ему прекрасными, они стали уродливыми, как мертвецы. Улисс бежал, пока не лишился сил. Он остановился, тяжело дыша и чуть не плача. Со всех сторон на него надвигался страх — бездонный, немой и неумолимый страх перед Заводным человеком… страх Смерти! Никогда еще он не испытывал ничего похожего на страх, особенно такой, как теперь, и самое трудное было решить, как быть дальше. Все его самообладание исчезло — он боялся, что чудовище настигнет его, и снова кинулся бежать, бормоча сквозь слезы: «Папа, мама, Маркус, Бесс, Гомер! Папа, мама, Маркус, Бесс, Гомер!»
На свете жилось так прекрасно, кругом было столько чудес — гляди, не наглядишься, — а вот сейчас Улиссу надо было спасаться, да только он не знал, как ему спастись. Ему хотелось поскорее очутиться возле своих близких. Он остановился в мучительной растерянности, а потом стал метаться из стороны в сторону, чувствуя повсюду вокруг себя неведомую беду, беду, от которой можно было избавиться, только добравшись до отца и матери, до кого-нибудь из братьев или до сестры… И тут вместо родных он увидел в самом конце улицы вожака соседских ребят Августа Готлиба.
Газетчик стоял на пустынном перекрестке, выкрикивая заголовки, словно вокруг него толпился народ, которому надлежало знать, что принес миру этот день. Выкрикивать заголовки всегда казалось Августу Готлибу слегка неприличным — ведь в заголовках вечно рассказывалось о каких-нибудь убийствах, — да к тому же ему казалось невежливым расхаживать среди жителей Итаки и кричать им прямо в уши. Вот почему газетчик радовался, когда наконец улицы пустели. Торжествуя, что он остался чуть не единственным обитателем города, Август Готлиб, сам того не замечая, все звонче и звонче выкрикивал ничтожные новости дня. Кому нужны эти новости и какая от них польза! Можно, конечно, продать газету и заработать несколько грошей, но неужели в этом и состоит жизнь? И разве не глупо выкрикивать повседневную летопись людских ошибок, выдавая их за добрые вести? И разве не стыдно людям выказывать такое равнодушие ко всем этим новостям? Иногда газетчику снилось, что он выкрикивает заголовки новостей
Когда Улисс увидел Августа Готлиба, страх почти совсем ушел из его сердца; нет, почувствовал он, ему уже не понадобятся годы и годы на то, чтобы снова обрести в этом мире добро и любовь. Мальчик хотел окликнуть Августа Готлиба, но не смог вымолвить ни слова. Он кинулся к газетчику и обхватит его с такой силой, что тот чуть не упал.
— Улисс! — сказал Агги. — Что случилось? Чего ты плачешь?
Улисс жалобно смотрел на газетчика и не мог произнести ни слова.
— Чего ты испугался, Улисс? — спросил Агги. — Не бойся, тебе нечего бояться. Ну, не плачь. Чего тебе бояться?
Но мальчик продолжал рыдать.
— Не плачь, — повторял Агги.
Улисс изо всех сил старался не плакать, и скоро рыдания его стихли, и он всхлипывал все реже и реже. Агги сказал:
— Давай-ка пойдем к Гомеру.
При звуке этого имени Улисс улыбнулся и снова всхлипнул.
— К Гомеру? — спросил он.
— Ну да, — сказал Агги. — Пойдем.
Мальчику даже не верилось, что это могло быть правдой.
— Пойдем к Гомеру? — спросил он.
— Конечно, — сказал Агги. — Телеграфная контора тут, за углом.
Август Готлиб и Улисс Маколей завернули за угол к телеграфной конторе. Гомер сидел за столом. При виде брата лицо Улисса преобразилось. Из глаз его исчез ужас — теперь он был дома.
— Что случилось? — спросил Гомер, взяв на руки брата. — Что Улисс делает так поздно в городе?
— Наверно, заблудился, — сказал Агги. — Он плакал.
— Плакал? — сказал Гомер и обнял брата еще крепче, а тот всхлипнул последний раз.
— Ладно, Улисс, — сказал он. — Больше не плачь. Я отвезу тебя домой на велосипеде. Не плачь.
Управляющий телеграфной конторой Томас Спенглер наблюдал за тремя мальчиками, а старый телеграфист Уильям Гроген, глядя на них, даже прервал работу. Спенглер и Гроген переглянулись. Гомер опустил братишку на пол. Улисс подошел к столу выдачи телеграмм, и в глазах его сразу же зажглось любопытство; Гомер понял, что мальчик пришел в себя. Улисс всегда был самим собой, когда его что-нибудь увлекало. Гомер положил Агги руку на плечо и сказал:
— Спасибо, Агги. Ну и повезло же нам, что он тебя встретил!
Спенглер подошел к обоим мальчикам.
— Здорово, Агги, — сказал он. — Дай-ка мне газету.
— Пожалуйста, сэр, — сказал Агги.
Привычным движением он принялся складывать газету, но Спенглер остановил его и поднес к глазам развернутый лист. Пробежав заголовки, управляющий телеграфной конторой швырнул газету в мусорную корзину.
— Как дела, Агги? — спросил он.
— Неплохо, мистер Спенглер, — ответил Агги. — Заработал сегодня уже пятьдесят пять центов, но я начал продавать газеты только в час дня. Когда заработаю семьдесят пять центов, пойду домой.