Человеческая комедия. Вот пришел, вот ушел сам знаешь кто. Приключения Весли Джексона

Сароян Уильям

Мать занялась какой-то работой на заднем крыльце, но сын продолжал с ней разговаривать, хотя ее и не было видно.

— Почему же я вчера заплакал по дороге домой? — спросил он. — Никогда раньше не испытывал я такого чувства. Не понимаю, что со мной было. И почему, когда я перестал плакать, я все равно ничего не мог тебе сказать? Почему мне нечего было сказать — ни тебе, ни себе самому?

Миссис Маколей ответила ему издали, но так внятно, что до него дошло каждое ее слово.

— Ты плакал от жалости, — сказала она. — От жалости не к страданию того или иного человека, а от жалости ко всему, что существует на свете, от жалости, что так устроен мир. И если человек лишен этой жалости — он

не человек, он еще не настоящий человек, ибо жалость — это тот целебный бальзам, который излечивает душу. Плачут только хорошие люди. Если человек никогда не плакал при виде горя, наполняющего землю, — он хуже грязи, по которой ступают его ноги, потому что в грязи прорастает зерно, ею питаются корни, стебли, листья и цветы, а душа человека, лишенная жалости, бесплодна и не может породить ничего, кроме гордыни. Гордыня же рано или поздно приводит к убийству, становится губителем прекрасного и даже человеческих жизней.

Миссис Маколей вернулась в кухню и стала снова хлопотать возле раковины, хотя даже Гомер понимал, что делать ей там, в сущности говоря, нечего.

— Жизнь неразрывно связана со страданием, — продолжала миссис Маколей. — Но, зная это, человек не должен отчаиваться. Хороший человек стремится уничтожить страдание. А глупый его даже не заметит, если сам не испытывает страданий. Злой человек старается вогнать боль как можно глубже и распространить ее повсюду, где может. Но чем он виноват? Ведь ни злодей, ни глупец не пришли сюда по своей собственной воле, не возникли сами по себе из ничего; они — наследие многих миров и многих поколений. Злые не понимают, что они злы, — в чем же тогда их вина? И их можно простить. Ибо в самом злом человеке есть нечто от нас самих, а в нас живет что-то и от него. Мы связаны с ним, а он — с нами. Нельзя человека отделить от других людей. Молитва крестьянина о дожде — это моя молитва; кровь, пролитая убийцей, — мое преступление. Ты плакал вчера ночью потому, что стал это понимать.

Гомер Маколей налил молока в овсянку и стал завтракать. Он вдруг почувствовал, что может наконец есть.

Глава 27

СКОЛЬКО ЧУДЕСНЫХ ОШИБОК!

В кухню Маколеев вошли Улисс и его самый лучший на свете друг — знаменитый Лайонель Кэбот. Что ни говори, это была настоящая дружба, хотя Лайонель и родился на добрых шесть лет раньше Улисса. Они вместе слонялись по улицам и вместе глазели по сторонам, как могут слоняться и глазеть по сторонам только самые близкие друзья: непринужденно и не испытывая насущной потребности в беседе.

— Миссис Маколей, — сказал Лайонель. — Я пришел спросить, можно Улиссу пойти со мной в публичную библиотеку? Моя сестра Лилиан послала меня сдать книгу.

— Идите, — сказала миссис Маколей. — Но почему ты не играешь с другими ребятами — с Агги, Альфом и Шэгом?

— Они… — начал было Лайонель, но потом смущенно замолчал.

— Они меня прогнали, — признался он. — Меня не любят за то, что я глупый.

Он молча поглядел на мать своего закадычного друга.

— Разве я глупый, миссис Маколей?

— Конечно, нет, Лайонель, — ответила миссис Маколей. — Из всех соседских мальчиков ты — самый славный. Но не сердись на других ребят — они ведь тоже хорошие.

— Да я и не сержусь, — сказал Лайонель. — Мне они очень нравятся. Но всякий раз, когда мы играем и я делаю хоть малюсенькую ошибку, они меня выгоняют. И даже ругают нехорошими словами, миссис Маколей. Стоит мне сделать что-нибудь не так, они на меня злятся. И сразу говорят: «Хватит, Лайонель». Тогда я знаю: мне лучше уйти. Иногда мне не удается поиграть и пяти минут. А то возьму да и напутаю что-нибудь с самого начала. Тогда они сразу говорят:

«Хватит!» А я даже не понимаю, где я напутал. Мне хочется знать, что я должен делать, но никто мне ничего не объясняет. Каждую субботу они меня прогоняют. Со мной водится только Улисс. Только он со мной играет. Но когда-нибудь они еще пожалеют! Когда-нибудь они еще прибегут ко мне и попросят, чтобы я им помог… ну а я возьму и помогу, и тогда им будет обидно, что они меня прогоняли. Дайте мне, пожалуйста, попить.

— Сейчас, — сказала миссис Маколей.

Она налила мальчику стакан воды, и тот выпил его до дна, причмокивая, как пьют все мальчишки, пока вода еще кажется им самым вкусным напитком на свете.

— А ты разве не хочешь воды, Улисс? — спросил Лайонель у своего приятеля.

Улисс кивком подтвердил, что тоже хочет воды; миссис Маколей налила и ему. Когда он выпил весь стакан залпом, Лайонель сказал:

— Ну а теперь, пожалуй, сходим в публичную библиотеку.

И приятели отправились в путь.

Сидя за завтраком. Гомер Маколей наблюдал за своим братишкой. Когда мальчики ушли, он спросил мать:

— А Маркус в детстве был похож на Улисса?

— В каком смысле?

— Да ты же знаешь, какой у нас Улисс: все его занимает, вечно он чем-то поглощен. Ничего не рассказывает, но жизнь его полна самых увлекательных событий. Все люди ему нравятся, да и сам он всем по душе. Многих слов он еще не знает, а читать не умеет и вовсе, но ты его почти всегда поймешь, стоит только на него поглядеть. Понимаешь, что он тебе хочет сказать, хоть он и молчит. Маркус был тоже такой?

— Маркус и Улисс родные братья, — сказала миссис Маколей, — так что Улисс в чем-то похож на Маркуса, но не совсем.

— Улисс когда-нибудь будет великим человеком, правда, мама?

— Нет, — улыбнулась миссис Маколей. — Не думаю… во всяком случае, в общепринятом смысле слова… Но он, конечно, будет великим, потому что он по-своему велик и сейчас.

— И Маркус тоже был такой, когда был маленький? — спросил Гомер.

— Конечно, все вы в чем-то похожи друг на друга, — сказала миссис Маколей, — но не во всем. Маркус не был таким непоседой, как ты. Ему, разумеется, тоже всегда чего-нибудь недоставало, но на свой лад. Он был ребенок застенчивый и охотнее проводил время один, а не с людьми, не то что Улисс. Маркус любил читать, слушать музыку, а то и просто посидеть сложа руки или сходить куда-нибудь далеко на прогулку.

— А вот Улисс души не чает в Маркусе, — сказал Гомер.

— Улисс всех любит. Всех людей, до одного.

— Правильно. Но Маркуса больше других, и я даже знаю почему: Маркус все еще ребенок, хоть он уже и в армии. Наверно, каждый ребенок хочет найти во взрослых людях что-нибудь детское. И если уж найдет его в ком-нибудь — любит этого человека сильнее других. Мне хотелось бы, чтобы и взрослый я был похож на Улисса в детстве. Мне он так нравится, пожалуй, больше кого бы то ни было, если не говорить о всей нашей семье. Он тебе рассказывал, что с ним вчера произошло?

— Нет, не сказал ни слова. Мы обо всем узнали от Агги.

— Что же он тебе сказал, когда я привез его домой из телеграфной конторы?

— Ничего, — ответила миссис Маколей. — Пришел, сел, послушал музыку, а потом мы поужинали. Когда я его укладывала спать, он сказал: «Большой Крис». И тут же заснул. Я понятия не имела, кто такой Большой Крис, пока мне не рассказал Агги,

— Большой Крис вытащил Улисса из западни, — сказал Гомер. — А потом заплатил Ковенгтону двадцать долларов за то, что поломал эту дурацкую штуковину. Говорят, будто это западня, но, по-моему, врут. Не думаю, чтобы она могла поймать что бы то ни было, кроме Улисса. Никакой зверь не полезет в такую замысловатую ерунду. На кого Улисс похож больше всего?