Человек из Санкт-Петербурга
Шрифт:
Подойдя к супруге депутата, она тихим голосом обратилась к ней:
– У меня немного разболелась голова. Не могла бы я поехать с вами? Вы ведь непременно проедете мимо моего дома по пути в Вестминстер.
– Конечно, леди Шарлотта.
В этот момент маман разговаривала с графиней. Перебив их, Шарлотта повторила свою выдумку по поводу головной боли.
– Я знаю, что маме хотелось бы еще побыть здесь, поэтому я уеду с миссис Шекспир. Благодарю за чудесный обед, ваша светлость.
Графиня царственно кивнула головой. «А я неплохо справилась с этим», – думала про себя Шарлотта, выходя из зала и спускаясь по лестнице.
Она дала свой адрес кучеру четы Шекспир со словами:
– Во двор въезжать не нужно – просто остановитесь у входа.
По дороге миссис Шекспир посоветовала ей принять от головной боли ложечку лауданума. Кучер сделал так, как ему велели, и уже в три часа двадцать минут Шарлотта стояла на тротуаре около своего дома, наблюдая, как отъезжал привезший ее экипаж. В дом она не пошла, а вместо этого направилась к Трафальгарской площади.
Она добралась туда чуть позже половины четвертого и бегом поднялась по лестнице Национальной Галереи. Феликса видно не было. «Он ушел, – подумала она, – все напрасно». И тут вдруг он возник из-за массивных колонн, будто только и ждал ее появления. От радости она готова была расцеловать его.
– Простите, что заставила вас ждать, – сказала она, пожимая его руку. – Меня заставили пойти на отвратительный званый обед.
– Раз вы здесь, все остальное неважно.
Он улыбался, но улыбка его показалась Шарлотте вымученной – так улыбаются дантисту перед тем, как вам собираются удалить зуб.
Они вошли в галерею. Шарлотта любила прохладу и тишину музея, его стеклянные купола и мраморные колонны, и картины с их многоцветьем, красотой и страстью.
– По крайней мере, родители научили меня понимать живопись, – проговорила она.
Он взглянул на нее своими темными грустными глазами.
– Будет война, – молвил он.
Из всех людей, обсуждавших сегодня эту тему, казалось, только папа и Феликс приняли ее близко к сердцу.
– Папа сказал то же самое. Но я не понимаю, почему.
– Франция и Германия считают, что от этой войны много выиграют. А Россия, Австрия и Англия могут оказаться втянутыми в нее.
Они пошли дальше по залу. Картины, видимо, не очень интересовали Феликса.
– Почему вы так беспокоитесь? Вас возьмут в армию? – спросила она. – Я слишком стар для этого. Но я думаю о всех тех миллионах крестьянских сыновей, которых убьют или искалечат на войне, смысла которой они не понимают и не хотят понимать.
До сих пор Шарлотта считала, что на войне одни мужчины убивают других, но теперь Феликс объяснил ей, что война сама является убийцей. Он вновь показал ей мир в новом, непривычном свете.
– Я никогда не смотрела на это с такой точки зрения.
– То же самое относится и к графу Уолдену. Поэтому-то он и допустит, чтобы война началась.
– Я уверена, что папа все бы сделал, чтобы не допустить войны.
– Вы ошибаетесь, – перебил ее Феликс. – Он-то как раз и способствует ее возникновению.
Шарлотта недоуменно нахмурилась.
– Что вы такое говорите?
– Из-за этого князь Орлов и прибыл сюда. Ее недоумение лишь усилилось.
– Откуда вы знаете об Алексе?
– Я знаю об этом больше, чем вы. У полиции есть агенты среди анархистов, но и у анархистов есть свои люди в полиции. Нам удалось узнать, что Уолден и Орлов ведут переговоры о соглашении, в результате которого Россия может оказаться втянутой в войну на стороне Британии.
Шарлотта собралась было возразить, что папа на такое не пойдет, но потом поняла, что Феликс прав. Теперь становились понятными реплики, которыми папа и Алекс обменивались, когда Алекс гостил у них, как и то, что папа, вызывая возмущение друзей, начал общаться с либералами вроде Черчилля.
– Зачем ему заниматься этим? – спросила Шарлотта.
– Боюсь, ему плевать на то, сколько русских крестьян погибнет, лишь бы Англия по-прежнему доминировала в Европе.
«Да, несомненно, папа бы рассматривал ситуацию именно в таком свете», – подумала она. Вслух же сказала:
– Это просто ужасно. Почему же вы не объясняете ничего людям? Об этом надо кричать криком.
– Кто меня услышит?
– Разве в России не захотят услышать?
– Возможно, но для этого нужно сделать что-то особенное, чтобы привлечь внимание людей.
– Что, например?
Феликс внимательно посмотрел на нее.
– Например, похитить князя Орлова.
Не поверив своим ушам, она сначала расхохоталась, затем резко остановилась. Ей пришло в голову, что, возможно, он просто шутит, желая сильнее выразить свою мысль; но, взглянув на него, поняла, что он говорит совершенно серьезно. Тут впервые она задумалась, а в своем ли он уме.
– Вы не можете на самом деле так думать, – произнесла она, потрясенная.
Он криво улыбнулся.
– Вы считаете меня сумасшедшим?
Она понимала, что это не так. Покачала головой.
– Вы самый разумный человек, которого я когда-либо встречала.
– Тогда присядьте, и я все вам объясню.
Она позволила ему усадить себя в кресло.
– Царь уже не доверяет англичанам из-за того, что они впускают в Англию политэмигрантов вроде меня. Если бы кто-то из нас похитил его любимого племянника, разразился бы настоящий скандал, и ни о каком военном сотрудничестве не могло бы уже быть и речи. А когда русские люди узнали бы, что замышлял Орлов, их гнев был бы столь силен, что царю ни за что не удалось бы погнать их на войну. Понимаете? Пока он говорил, Шарлотта внимательно изучала его лицо. Он вел себя спокойно, рассудительно, лишь чуть-чуть напряжено. Никакого фанатического блеска в глазах. Во всем, что он говорил, была логика, но логика сказки, а не того мира, в котором она в действительности жила.