Чэнси
Шрифт:
— Знаю его, — согласился я. — С ним вечно проблемы. Как только здесь появятся индейцы, которым нужна говядина, он им достанется.
Увы, нам не дано предугадать, чем увенчаются наши начинания, иначе многое так и не началось бы. В ту ночь я оседлал бестолковую чалую лошадь, одну из тех, которая принадлежала Гейтсу, и, напевая, отправился к стаду.
Насколько я знаю, в моих жилах течет уэльсская и ирландская кровь, но, вероятно, когда раздавали хорошие голоса, мне не позволили встать в очередь вместе со всеми уэльсцами. Похоже, мне наступил на ухо медведь. Может быть, поэтому я так люблю петь коровам — они все равно ничего не понимают в музыке.
Итак, я взялся за дело и, тихим голосом выводя мелодии «Пит Грей», «Передайте Луизе» и «Девушки из Буффало», объехал вокруг стада несколько раз, не спуская глаз с того мохнорогого, у которого в башке укоренились дурные намерения.
К тому времени, когда я в третий раз объезжал стадо, мне стало совершенно ясно, что Корки Бурдетт прав. Этот старина мохнорогий собирался доставить нам кучу неприятностей, и уже не впервой. Он старался удрать и из стада Гейтса, которое угнали Келси и его люди.
Неведомая тварь, которая раньше пряталась в кустах, уже исчезла, все стадо успокоилось и понемногу улеглось, но только не этот беломордый. Он все бродил вокруг, словно искал, чего бы испугаться, чтобы иметь законный повод броситься бежать, увлекая за собой остальных.
Бывает время, когда малейший шум способен обратить скотину в бегство, но эти коровы меня знали, знали мою лошадь, и у меня сложилось впечатление, что они не будут особенно переживать, если я проявлю небольшую деловую активность. Поэтому решил стреножить мохнорогого до того, как он успеет взбаламутить все стадо.
На самом деле я не собирался по-настоящему его стреножить. А хотел лишь привязать ему голову к передней ноге и тем убедить его отказаться от побега. Намерения у меня были добрые, и бык особенно не пострадал бы от того, что походил бы немного с согнутой шеей. Но даже хорошо задуманное не всегда удается осуществить, а я строил планы, совсем забыв о том, какая подо мной лошадь.
Еще разок объехав стадо, я накинул на быка петлю и затянул. Но едва я спрыгнул на землю, чтобы завязать узел, как эта бестолковая, тупая тварь ослабила натяжение веревки, и бык, опустив голову, ринулся на меня.
Должен заметить, что бык может ударить человека очень сильно, поэтому как только он кинулся на меня, я схватился за револьвер, непроизвольно развернув левое бедро вправо, и поэтому получил лишь скользящий удар, перелетел через рога и упал в грязь, выронив при этом оружие.
В глаза и рот набилась пыль, я перекувырнулся, горя желанием убраться от быка куда подальше, и встал на колени как раз в тот момент, когда он снова бросился на меня. На этот раз быку помешала связанная с ним веревкой перепуганная лошадь, обрушившаяся ему на спину.
Отплевавшись, прочихавшись и протерев глаза, я огляделся в поисках револьвера. И конечно, в темноте ничего не нашел. Решив, что нет смысла искать его до рассвета, уныло побрел к лагерю.
Остальные коровы, казалось, не обратили на происшествие особого внимания. Сытые, утолившие жажду, одним словом, всем довольные, они удобно устроились на ночлег.
Когда я пришел, Коттон уже проснулся.
— Что с тобой приключилось? — спросил он.
В ответ на мои объяснения он расхохотался.
— Погоди, все равно пришел мой черед дежурить, я сейчас займусь им.
Мы вместе вернулись обратно и отловили мою лошадь. Веревка все еще была накинута на быка, который тянул за нее, пятясь от нас. Я уселся в седло, а Коттон объехал вокруг и накинул еще одну петлю на упрямца. Вдвоем мы бросились на быка и все-таки привязали голову к ноге. Теперь у него не появится желания бежать, а походит так несколько дней и, глядишь, совсем избавится от дурного характера. Вернувшись в лагерь, я улегся спать.
Когда я открыл глаза, Корки уже был на ногах и жарил яичницу с беконом. Он ухмыльнулся мне.
— Слыхал, как ты всю ночь воевал с одним мохнорогим, — сказал он, — ну да, все хорошо, что хорошо кончается.
— Да уж, повезло, — согласился я, — он меня чуть на рога не поддел.
Я стал надевать ремень и тут заметил пустую кобуру.
— Представляешь, потерял там револьвер. Ты посматривай, может, он тебе на глаза попадется, — попросил я.
Не испытывая желания ходить с пустой кобурой, я порылся в своем снаряжении и достал револьвер, инкрустированный слоновой костью, который забрал у самозваного шерифа в Нейшене и невольно залюбовался изящной вещью. Лучшего не видел, даже держать в руках не приходилось. Я проверил барабан и сунул револьвер в кобуру.
— У тебя запасной револьвер? — спросил Корки.
— Подобрал как-то в Нейшене, — ответил я, — поношу, пока мой не найдется. Чувствую себя без оружия, словно голый.
Яичница с беконом — редкое блюдо в рационе скотовода, и мы ели ее только если находились недалеко от города. Угощение удалось на славу, из чего я заключил, что Корки так же ловко орудует сковородкой, как и кулаками.
— В город поедешь? — немного погодя спросил он.
— Ага.
— Послушай, — обратился он ко мне, — единственное, что мне нужно в Шайенне, это немного консервированных груш, персиков или еще каких-нибудь фруктов. Я жратвой с костра сыт по горло. Прихвати для меня пару банок.
— Для нас, — уточнил я. — Я тоже люблю сладкое.
Вот так дьявол и строит ловушки на путях человека. Из-за злонравного, паршивого быка и нескольких банок персиков я попал в самый крутой переплет в жизни.
В город я стремился главным образом, чтобы узнать, как там Тарлтон. Пришло время возвращаться за Вал, мы не могли больше ждать. Меньше всего на свете мне хотелось лишних проблем, но уж так устроен мир, что прошлое порой имеет власть над людьми, и в Шайенне оно готовилось настигнуть меня.