Чэнси
Шрифт:
Шериф пожал плечами:
— Разве? А ты говорил мне, что они следили за вашим стадом… что Келси завел шашни с невесткой Гейтса. Откуда нам знать, что здесь нет никакой связи?
Конечно, откуда ему знать… я и сам не знал. В моем представлении здесь вообще ничего не совпадало, и я не мог отделаться от этого ощущения. Хотя это не значит, что связь и вправду отсутствовала. Если Келси и его банда хотели отбить Рада Миллера, они могли обратиться за помощью к любому, кто подходит для подобного дела. Парни, которые пытались угнать наше стадо, и выглядели как
От всего случившегося я не ждал добра. На Западе, где весьма редко бывает законный суд, местные жители привыкли вершить правосудие собственными руками и без всякого сожаления. Скорее всего, меня успеют повесить до того, как станет ясно, что совершена ошибка… если это вообще когда-нибудь выяснится.
Мне надо было как-то выбираться отсюда.
Шериф ушел, оставив меня в одиночестве. На улице припекало солнце… я забеспокоился о своей лошади, оставленной у коновязи. Спустя какое-то время я встал и попробовал отворить дверь. Она не поддалась. Оконные прутья оказались достаточно прочными. Временами с улицы доносился смех, звон стекла, шум работающей водокачки, где-то хлопала дверь.
В конце концов я улегся на койку и стал обдумывать свое положение. Должен быть хоть какой-нибудь выход! Я из тех, кто считает, что выход можно найти из любой ситуации, стоит только хорошо покрутить мозгами. Но мне в голову не пришло никакой идеи, и я, спустя какое-то время, заснул. Когда проснулся, уже похолодало, солнце опустилось за горизонт, близилась ночь.
А ночь сулила всякие неприятности. Люди придут с работы. Соберутся в салунах. Начнут обсуждать мой случай и поглощать при этом спиртное. Уж я-то прекрасно знал, на что похоже пьяное сборище. Сквозь решетчатую дверь камеры я глядел в окно и видел лишь дорожную пыль, сухую траву да краешек здания.
Я стоял, ухватившись за прутья дверной решетки, и мне стало страшно. Неужели меня повесят за то, чего я не делал? Как отца вздернут на виселице? Мой ремень и винтовка лежали в углу кабинета, револьвер, инкрустированный слоновой костью, все еще покоился в кобуре. С таким же успехом они могли находиться за десять миль.
С улицы доносились звуки музыкальной шкатулки. Два человека проехали мимо, таща за собой шлейф пыли. Теперь я мерил шагами узкую камеру.
Предположим, мне удастся выбраться. Тогда они решат, что я, без сомнения, виновен. Но если останусь, они, скорее всего, меня вздернут. И никогда не узнают, что поступили неправильно. Я понятия не имел, что мне делать и есть ли у меня вообще выбор.
Я попробовал снова улечься на койку — заснуть не удавалось. Сев, я попытался что-то придумать. Надо бежать! Не сидеть же так сложа руки и ждать, пока они придут.
Ну а как же шериф? Неужели он останется безучастным? Мне он показался честным, упорным, способным до конца стоять на своем… но он один.
Мои глаза медленно блуждали по комнате, кто-то построил камеру на совесть, ни единой щели, куда я мог бы просунуть хоть ноготь. Меня зажали, как сардину в бочке.
С улицы донесся пьяный крик. Ну вот, начинается… скоро явятся за
Глава 12
Неожиданно раздался стук копыт. Из окна кабинета я увидел нескольких всадников, приближавшихся к городу. Когда они проскакали мимо, я узнал Кэкстона Келси, Ла-Салля Принца и Энди Миллера. С ними ехали еще двое. Келси и его люди на улице города! Что бы это значило? Ради чего они рискнули сюда примчаться? Неужели до них дошел слух о моем аресте? Нет, это нереально, успокаивал я себя. Какие-то другие причины привели их сюда. Возможно, все объясняется элементарным желанием выпить и перекинуться в «фараона».
Я заметался по камере. Если бы я оказался на свободе, если бы у меня был револьвер! Но даже окажись я на воле, как снять с себя обвинение? Квини меня ненавидит, моя казнь для нее — бальзам на сердце, как и обвинение! Но как мне не хотелось выбраться из-за решетки, не добившись оправдания!
Так что же делать? Передо мной стоял все тот же вопрос. Возбужденная толпа заполняла улицу, а я сидел взаперти, не имея понятия, предпримет ли шериф хоть что-нибудь, чтобы ее остановить. Дать о себе знать друзьям я не имел возможности. Никто и близко не подходил к тюрьме, окружающее ее пространство оставалось безлюдным.
Один за другим зажигались городские огни. Низкий ветер трепал полынь, донося до меня ее терпкий, пронзительный запах.
Неужели так рухнут все мои мечты? Неужели меня постигнет участь отца?
Я снова принялся лихорадочно осматривать камеру… Отсюда должен быть какой-нибудь выход! Навалился на дверную решетку — она даже не шелохнулась, ухватился за оконные прутья — закреплены намертво.
В конце концов я как-то незаметно задремал. Помню, как сидел на кровати, потом улегся, а дальше в памяти сохранился лишь момент пробуждения. Было темно. Снаружи доносился какой-то ропот, словно кто-то разговаривал.
Я поспешно поднялся. Город ярко горел огнями, откуда-то донесся дикий крик, потом звон разбитого стекла и отвратительный смех. Мимо проскакал всадник.
Потом раздались шаги — кто-то торопливо приближался к участку. Распахнулась входная дверь, и на фоне городских огней на мгновение возникла чья-то фигура. Дверь захлопнулась.
— Чэнси? — Это был шериф. — Ты не спишь?
— Думаешь, можно уснуть, когда вокруг собирается пьяная орава? — На самом-то деле я спал и сам удивился, как это мне удалось настолько расслабиться. — Они пришли сюда? — спросил я.
— Пока только обсуждают, — ответил он. — Возможно, все лишь треп.
— Ты дашь мне оружие?
Пока он обдумывал ответ, я успел не спеша досчитать до десяти.
— Может быть, — пообещал он, — если дойдет до самосуда. Никто еще не пытался отбить у меня заключенного, и едва ли кому-либо удастся.
— Не убивал я Алека Берджисса, — еще раз попытался я убедить шерифа. — Даже ни разу не видел его. Уж поверь мне на слово, я не лгун.
— А кто ты, Чэнси?
В темноте я не мог разглядеть его лица, но видел, что он смотрит в окно, держа наготове винтовку.