Чэнси
Шрифт:
Кто? В самом деле, кто я?
— Никто, — ответил я. — Обычный деревенский парень, у которого нет ничего, кроме здоровья, тягостных воспоминаний и надежды на лучшее. Моего отца повесили за конокрадство, хотя он был самым лучшим человеком на свете, отнюдь не вором и не бандитом. — Так мы сидели в участке под покровом темноты, а я рассказал шерифу об отце, поведал ему историю про лошадь и описал казнь. — Мне всегда хотелось вернуться туда, — признался я, — вернуться и показать им всем.
— Говорят, ты неплохо стреляешь?
— Я не намерен
И в этот момент мы услыхали шум шагов. Кто-то медленно, спотыкаясь, брел к участку. Чья-то рука ухватилась за ручку двери, но дверь была заперта изнутри.
— Шериф? Вы там? Отворите… Я — Боб Тарлтон.
Шериф открыл дверь, и Боб протиснулся внутрь. Одной рукой он опирался на трость, а в другой держал винтовку.
— Чэнси, ты здесь? — спросил он.
— Я-то здесь, а вот тебе лучше бы лечь в постель.
Боб тяжело опустился в кресло, слышно было, как он прерывисто дышит.
— Выпустите его, шериф, — произнес он с усилием. — Я за него ручаюсь.
Поколебавшись, шериф отпер дверь камеры. Я прошел в угол, где лежало мое оружие, нацепил ремень и взял в руки винтовку. В комнате царила мгла, но наши глаза постепенно привыкали к темноте, и мы кое-как различали друг друга.
— И вот еще что, — сказал я. — Квини в городе. Она могла бы рассказать правду. Но, увы, от нее нет никакого проку, хотя она и видела, как я убил человека, носившего этот револьвер.
С улицы доносились крики, потом дверь с шумом захлопнулась. Мы слышали, как толпа, состоящая из подонков общества, бездельников и бродяг, приближалась. Они шли спотыкаясь на каждом шагу и переругиваясь. Я прекрасно знал этот тип людей, потому что не раз видел подобное раньше, многие из них — неплохие люди, когда протрезвеют, но сейчас это был пьяный сброд, у которого начисто отшибло разум: свора, одержимая одним — заключенный, обвиняемый в убийстве хорошего человека, не должен уйти безнаказанным.
— Почему бы вам обоим не уйти? — предложил я. — Они охотятся только за мной.
— Мы же партнеры, — возразил Тарлтон. — Забыл, что ли?
Шериф ничего не сказал. Он распахнул окно, затворил тяжелые ставни и открыл амбразуру одной из створок.
— Эй, вы, там! — крикнул он. — Разворачивайтесь и дуйте обратно! Сегодня ночью никакой казни не будет!
Они продолжали идти, и тогда шериф выстрелил. Пуля ударила в землю прямо перед толпой.
— А ну, назад! — приказал он. — Я здесь не один, вам будет с кем сразиться.
Они остановились и замерли под покровом мглы, сбившись в плотную, возбужденно гудящую массу.
— Выдай его нам, шериф! — донесся крик. — Пусть получит все, что ему причитается!
— Только не сегодня! — Это звучал уже другой голос, который я узнал бы где угодно. — У меня с собой многозарядный дробовик, и я
На крыше стоял Хэнди Корбин. Должно быть, он захватил из лагеря мой дробовик. И он не кривил душой: из такого оружия и с такой дистанции одним выстрелом можно уложить полдюжины человек. Мой дробовик был заряжен не дробью, а картечью 38-го калибра.
Боб Тарлтон поднялся и распахнул дверь:
— Идите по домам, парни. Мы никому не желаем зла, но вы у нас под прицелом, и у вас нет никаких шансов.
Как ни пьяны они были, но отдавали себе отчет, что им противостоят как минимум трое хорошо вооруженных людей. Недовольно ропща, толпа отступила. Те, кто стоял в передних рядах, пытались протиснуться поглубже, дабы спрятаться за остальных. Те, кто стоял в задних рядах, начали потихоньку оттягиваться к салуну. В течение пары минут пространство перед тюрьмой очистилось.
Шериф зажег лампу. Я неохотно положил на стол винтовку и начал отстегивать револьвер.
— Погоди, — остановил меня шериф. — Винтовку возьми себе, а револьвер мне понадобится как вещественное доказательство.
— Благодарю. За городом у нас осталось стадо, а впереди дальний путь. Если я понадоблюсь, ты найдешь меня за Валом. Приезжай сам или пришли гонца — я тут же вернусь. Я защищал свой скот от угонщиков. Другой вины за мной нет.
— Поезжай, — согласился шериф. — Я тебе верю, но все-таки должно состояться судебное разбирательство.
— Шериф, преступление не подпадает под вашу юрисдикцию, — спокойно заявил Тарлтон. — Эта история хорошо известна в Канзасе. Я узнал о ней еще до того, как встретился с Отисом Томом Чэнси.
Мы вместе отправились к кабинету доктора и уже прошли добрых полсотни ярдов, прежде чем я вспомнил про Корбина. Оставив Тарлтона, я повернул назад и тут же встретил его. Корбин шел в нескольких ярдах от нас.
— Ты меня ищешь? — спросил он. — Я решил немного пройтись следом и убедиться, что ты в безопасности. У тебя завелись враги, парень.
— Знаю. Я видел, как приехал Келси и его банда.
Мы уже подошли к дверям кабинета. Корбин улыбнулся мне, но глаза его оставались серьезными.
— Я не о них говорю, — возразил он. — Я имею в виду кое-кого другого.
Я понятия не имел, кого он подразумевает. Мы прошли еще несколько ярдов, и тогда он сказал:
— Ты знаешь, что железнодорожная компания посылает своих эмиссаров на Восток вербовать переселенцев — в большинстве своем заскорузлых фермеров. Им обещают большие наделы, богатую почву… А земли столько, что просто приходи да бери. Многих удается соблазнить, среди них попадаются и нечистые на руку спекулянты земельными участками. Говорят, будто целые поселения срываются с места и едут на Запад, горя желанием побыстрее разбогатеть. Достаточно некоторое время провести возле Шайенна, чтобы увидеть, как поезда привозят сразу по пятьдесят, шестьдесят семей. А в некоторые места и того больше.