Черчилль. Биография
Шрифт:
На следующий день Черчилль телеграфировал начальникам штабов, что, если Александеру удастся прорваться в долину реки По, «я буду всерьез рассматривать поход на Адриатику». Через два дня он признавался Смэтсу, что по-прежнему надеется, что армия Александера сумеет добраться до «великого города – Вены. Даже если война внезапно закончится, нет причин, по которым наши танки не смогли бы рвануть и оказаться там как можно быстрее». Он говорил и Александеру: «Даже в случае неожиданного окончания войны необходимо быть готовым к броску, поскольку Вена – желанная добыча».
23 августа Черчилль прилетел
В этот день Александер возобновил наступление. Черчилль отправился с ним на господствующую высоту. «Был виден весь фронт наступления 8-й армии, – позже записал он. – Но помимо клубов дыма от беспорядочно рвущихся в шести-семи километрах от нас снарядов, смотреть было не на что». После завтрака они несколько продвинулись вперед, к старому замку с видом на долину. «Отсюда, конечно, можно было все рассмотреть лучше, – вспоминал Черчилль. – Немцы стреляли из винтовок и пулеметов из густого кустарника примерно в полукилометре от нас. Линия фронта была под нами. Стрельба была беспорядочной и прерывистой. Но это было ближайшее расстояние, на котором я был от противника».
27 августа Черчилль самолетом вернулся в Неаполь для двухдневных переговоров насчет планируемой британской экспедиции в Грецию. Он написал обращение к итальянскому народу, предложив, как он выразился, «несколько очень простых тестов, благодаря которым каждый сможет ответить на вопрос: что такое свобода? Это всего семь вопросов, своего рода документ, на основании которого может быть создана новая Италия».
Вопросы были следующие:
1. Существует ли право на свободу выражения своих мыслей и критики существующего правительства?
2. Имеют ли люди право сместить правительство, в котором они разочаровались, и существуют ли конституционные методы, которыми они могут выразить свою волю?
3. Свободны ли их судебные органы от давления исполнительной власти, от угрозы насилия толпы и от любых связей с конкретными политическими партиями?
4. Будут ли суды открыто проводить в жизнь законы, которые в человеческом сознании ассоциируются с основными принципами достоинства и справедливости?
5. Будут ли соблюдаться равные права для бедных и для богатых, а также для рядовых граждан и правительственных чиновников?
6. Будут ли соблюдаться, укрепляться и расширяться права личности, исполняющей свой долг перед страной?
7. Избавлен ли рядовой человек, тяжелым трудом зарабатывающий на жизнь и содержание семьи, от опасности, что какая-то полицейская организация, подконтрольная одной партии, типа гестапо, может в любой момент схватить его без справедливого и открытого суда?
Газета Times отметила, что эти вопросы выражают «как поддержку, так и предупреждение. Они выражают также суть политической философии Черчилля».
В этот же день Черчилль вылетел из Неаполя в Лондон, но из-за грозы, бушующей на севере, пришлось направиться в Рабат, где он и провел ночь. Утром 29 августа из Рабата он полетел в Лондон. В полете он почувствовал себя плохо, температура поднялась до 39,4°. Он снова заболел воспалением легких. Вызвали двух медсестер, пульмонолог сделал рентгеновский снимок и анализ крови, снова ему был прописан антибиотик. «Будет трагедия, если с ним сейчас что-то случится, – записал в дневнике сэр Эндрю Каннингем, который повидался с ним вечером. – При всех его ошибках (а он чрезвычайно раздражающий человек) он сделал великое дело для нашей страны, и, кроме него, никого другого нет».
Черчилль выздоравливал медленно. За это время немцы были выбиты с большей части территории Северной Франции и оттеснены до бельгийской границы. «Как прекрасно видеть, что наш народ после всей тяжелейшей борьбы наконец распрямился и рвется вперед», – написал он 2 сентября Монтгомери, которому недавно присвоили звание фельдмаршала.
В этот день в Италии войска Александера вошли в Пизу и в некоторых местах прорвали оборону, но столкнулись с сопротивлением восьми свежих немецких дивизий, спешно переброшенных туда для предотвращения дальнейшего продвижения союзников на север. Италия продолжала поглощать немецкие ресурсы.
Варшавские повстанцы продолжали сражаться вопреки всем трудностям и без советской помощи. 3 сентября Черчилль предложил Рузвельту вместе заявить Сталину, что если тот наконец не позволит британским и американским самолетам использовать советские аэродромы близ Варшавы для переброски помощи, Британия и США «будут вынуждены принять решительные действия в отношении наших собственных поставок в Россию». Но Рузвельт не хотел раздражать Сталина. Он, без ведома Черчилля, просил у него разрешения использовать аэродромы в Сибири в качестве перевалочных баз для американских бомбардировщиков, совершающих рейды на Японию.
Черчилль же был так разъярен отказом Советов помочь Варшаве, что 4 сентября, несмотря на очередное повышение температуры, встал с постели и спустился в убежище в подвале. Весь Военный кабинет разделял его негодование, но вместе с тем никому не хотелось разрушать и без того хрупкое сотрудничество между союзниками. Они ограничили свой протест коллективной телеграммой Сталину, в которой констатировалось, что в советском бездействии по оказанию помощи Варшаве «видится противоречие духу сотрудничества, которому вы и мы придаем такое большое значение в настоящем и будущем».
Варшавское восстание было жестоко подавлено. Тысячи поляков были казнены. Русские войска вступили в столицу только через четыре месяца.
Утром 5 сентября Черчилль поездом уехал из Лондона, а днем уже поднялся на борт «Куин Мэри» в Клайде. Вместе с ним отправилась медсестра Дороти Пью. Во время плавания Черчилль узнал, что военнослужащие на борту, которым предстояло увольнение, были вынуждены потерять неделю, потому что ждали прибытия премьер-министра. Он сразу же направил телеграмму Рузвельту с просьбой возместить им эту неделю. «Буду рад, если об этом объявят до конца рейса, и их тревога уляжется», – написал Черчилль. Рузвельт согласился.