Через бури
Шрифт:
— Позвольте доложить результат боевых испытаний сухопутных электроторпед. Один взорванный гитлеровский дзот и два встреченных мной на шоссе немецких танка со снесенными взрывами башнями. А вокруг остатки атаковавших их наших торпед. Это уж ваши инженерные части поработали, товарищ генерал-полковник.
— Все части наши, а торпеды-то ваши. Надо, чтобы немцам не достались.
— По полученному мной распоряжению, вся техника уничтожена, хотя это мне, как говорится, словно ножом по сердцу.
— Именно ножом по сердцу, дорогой, — опасность уничтожения не только вашей
Подошел командующий фронтом тучный генерал Козлов, вид у него был сердитый:
— Кто таков? — грозно спросил он. Хренов представил ему Званцева.
— Ах, этот! Налить ему стакан водки.
— Я не пью, товарищ командующий, — твердо отказался Званцев.
— Я говорю выпей. Приказываю.
— Не могу, товарищ генерал. Никогда не пил, и не буду!
— Видно, не крещенный фронтовым крестом. Тогда ступай.
Глава седьмая. ПЕЧАЛЬНЫЙ КОНЕЦ
Ужель напрасно служил делу,
Напрасно не щадил себя?
И надо ли быть в жизни смелым,
Поблагодарит ли кто тебя?
От катакомб Званцев, ведя свою полуторку-мастерскую, едва втиснулся в общий поток машин, спешивших к переправе.
Проехав метров сто, он услышал площадную брань.
— В кювет, раз-твою-так! — кричал какой-то офицер. — Пристрелю!
— Я не съеду, товарищ подполковник, — жестко ответил ему Званцев.
— Что? Кто такой? Военинженер? За рулем? Простите, не разглядел, за шофера принял. Уступите дорогу члену военного совета товарищу Мехлису.
— Если бежит, то объедет, — спокойно ответил Званцев.
Адъютант Мехлиса наклонился к Званцеву и шепнул:
— Без меня.
По обочине справа, подпрыгивая на ухабах, проехала штабная автомашина с товарищем Мехлисом, которого Званцев узнан по портретам.
— Подвези, военинженер, — попросил адъютант.
Званцев посадил его рядом с собой, и тот, словно стараясь отвлечься от происходящего, стал рассказывать о глубокой древности:
— В катакомбах, где мы с вами только побывали, в былые времена выламывали плиты для строений древнего города Пантикапея. Развалины его археологи раскапывают вот на этой горе Митридат, царей Босфорского царства. Шестой царь Митридат воевал со скифами, подчинил себе Черноморское побережье и схватился с римлянами, к которым примкнул его собственный сын. И проиграл ему битву. Решил покончить с собой. Но вот беда! Всю жизнь принимал помаленьку всякие яды и так привык к ним, что не мог отравиться, никакой яд его не брал. И, как Нерон, приказал рабу заколоть его.
— А через Керченский пролив не удирал впереди своей армии этот Митридат? — язвительно спросил Званцев.
Подполковник замолчал и не проронил больше ни слова до самой переправы, куда вела зеленая улица уже не былого Пантикапея, а современной Керчи.
Проезжая мимо уютных домов с фруктовыми садиками, приютившихся у подножья горы Митридат, Званцев подумал: «Представлял ли древний завоеватель масштабы современных войн?»
За
Утренний туман рассеялся, тучи исчезли. Появилось солнце. Могло показаться, что бесчисленные курортники открывают купальный сезон, но то была толпа солдат, и вода в проливе ледяная, никак не подходила для купания.
Группа Званцева прибыла на переправу раньше, и воентехник Печников, издали узнав мастерскую на колесах, встретил Званцева.
— Дозвольте доложить, товарищ комбат! — вытянулся он перед Званцевым.
— Докладывай.
— Комиссар нашей группы старший политрук товарищ Самчелеев застрелился. Решил, что из окружения не выйти, а в плен сдаваться не хотел. Рядовой Паршин поднял с земли сброшенную фашистами шрапнельную разрывную бомбу и погиб вместе с санинструкторшей, которой интересовался. Техника уничтожена. Если что достать, то мигом.
— Что ты мне, как прекрасной маркизе, голову морочишь? Все в порядке! — рассердился Званцев. — Александра Михайловича, политрука нашего, жаль…
— Так точно! — подтвердил Печников.
— А того, что здесь требуется, тебе не достать. Никак… У англичан в Дюнкерке, где эвакуировалась с материка такая же армия, к услугам был весь английский флот.
— Чего нет, того нет, — развел руками Печников. — Катеров мало и неведомо, как нам на них погрузиться, товарищ военинженер. Порядку здесь никакого, один ералаш, командования нет. Все норовят, как могут. В самый раз вам команду над всеми взять и группу нашу переправить.
Званцев поморщился и посмотрел на толпящихся на узкой береговой полосе людей, они шарахались при каждом взрыве снаряда и осаждали уходящие далеко в море деревянные причалы, куда приставали катера, и сказал сурово:
— Если ты посоветовал это в расчете поскорее отсюда выбраться, то ошибся. Команду переправой я на себя беру, но вы все будете обеспечивать выполнение моих приказов.
— Будет исполнено! — обрадовано воскликнул Печников.
И тотчас офицеры и бойцы группы Званцева по его указанию стали оттеснять перепуганных людей от причалов. Печников что-то устрашающе кричал о приказе высшего командования переправой. Решительные действия бойцов его группы, не особенно церемонившихся с теми, кто упирался, подействовали. Солдаты стали привычно подчиняться.
По приказу Званцева к причалу подошел госпиталь. Раненых несли на носилках. Неподалеку, на кромке прибоя, куда накатывалась волна, Званцев увидел майора с оторванными ногами. Откатываясь, волна уносила розовую пену. Подошедший к Званцеву солдат передал просьбу майора подойти к нему.
— Военинженер… прошу… пристрели меня, — еле выговорил тот, когда Званцев склонился над ним.
У Званцева не хватило духу выполнить эту просьбу и он малодушно приказал отнести его подальше от холодной волны и положить под откосом берега, вместо того чтобы передать его персоналу госпиталя, готового к переправе, хотя едва ли кто мог помочь в этот момент умирающему. И винил себя за беспомощность.