Через двадцать лет
Шрифт:
Эрика, облизнувшись, повязала фартучек и приготовилась возиться с томатами.
– И увлажним, и нафаршируем, и смешаем. Что подарил Виктор?
– Перчатки кожаные, карамельного цвета. Такие удобные! Вон, посмотри, я на подоконник отложила.
Крутя в руках самый большой и аппетитный помидор, девушка приблизилась к окну. Перчатки были действительно классные – Виктор в выборе подарков ничуть не уступал своим друзьям. Радуясь за результат, Эрика погрузилась, наконец, в любимый процесс.
– Как
– Хм?
– У Ньюмана, - пояснила Луиза, - на тебе сейчас большими светлыми буквами написано, о ком думаешь.
– Всё прекрасно, - согласилась Эрика, - по-прежнему любит пирамиды и работу, обещал пугать научного руководителя новеньким шлемом – я сделала фото, кстати, потом продемонстрирую. А ещё мы выпили за исполнение наших мечтаний. Глупо, наверное, хотя…
– Думаешь, глупо?
Женщина оторвалась от нарезания рыбы, с любопытством глянув на дочь. Та пожала плечами.
– Не знаю, ма. Каждый год мы с тобой смотрим «Реальную любовь»[10] под Рождество, и каждый год мы с Виктором произносим одинаковый тост. Если бы от него было столько пользы, сколько мы получаем удовольствия от фильма, я бы сказала, что магия вернулась в мир.
Наверное, слова прозвучали немного разочарованно и растерянно, портя тщательно создаваемый образ преуспевающей предусмотрительной девушки-оптимистки. Коря себя за оплошность, Эрика махнула рукой.
– Забудь, традиции, даже глупые, следует поддерживать. А меня сильно попинали в метро, вот и всё.
Она вернулась к томатам и их будущей начинке, велев себе думать о том, что и как делает. Соус. Перемешивание. Ингредиенты. А ещё рыбный рулет, напоследок, и печенье звёздочками, обсыпанное пудрой. Некоторое время обе женщины трудились молча.
– Телефон сегодня не перегрелся от СМС-ок?
– Едва-едва, боюсь, на поздравления все деньги ушли. Кстати, бабушка звонила – передала приветы, поцелуи и прочее. Ждём её через два дня.
Эрика хмыкнула, щедро добавляя перец в начинку. Элинор Шоу, мать Луизы, жила отдельно, в Бронксе[11], и проявляла к семье интерес не менее специфический, чем бывший псевдо-отец, он же отчим. От последнего женщина отличалась отсутствием повторных браков, да периодически повторяемым «Видимся мы редко, но люди не чужие». Свидания действительно частыми не были – строгая, сухопарая, а в последние пять лет ещё и вдовствующая, Элинор зарабатывала переводами, а визиты планировала исключительно на праздники. И всё равно отношения с дочерью и с внучкой, у неё были мягко-уважительные. Вот почему Эрику, в скором будущем предвидевшую дамское трио, двухдневная задержка опечалила.
– Жаль, что не сегодня, можно было изменить правилам и перейти на индейку.
– Ну, если дело только в птичке…, - начала Луиза, а потом, что-то решив для себя, вздохнула, - всё к лучшему, дорогая. На сей раз всё к лучшему.
* * *
Некоторых людей семейные традиции Рубинштейнов приводили в замешательство, некоторым казались абсурдными, но саму семью это мало заботило. Эрике нравилось жить с матерью не из-за личной жадности, неуверенности или несостоятельности, а просто потому, что нравилось. Она ценила лёгкий характер Луизы, отвечая тем же. Обеих женщин связывала дружба, понятные лишь двоим шутки и стопроцентное попадание с взаимными презентами – от заколок и парфюма до кружевного белья. Немалое влияние оказали редкие приезды Элинор: та отличалась любовью к «полезным книгам» и прочими, не всегда разделяемыми взглядами. Как при подобной
Ещё не пробило девять, когда приготовления оказались закончены. Стол был сервирован, глинтвейн разлит по бокалам, съехавшие с еловых веток бантики возвращены обратно, а телевизор включен к моменту появления Билла Найи[12] на экране. Ближайшие день или два обещали отсутствие ненужных сюрпризов – обстановка складывалась идеально. Эрика, позволяя себе расслабиться, оглядела гостиную и поблёскивавшие тарелки и только тогда заметила торчащий из-под своей краешек чего-то белого.
– Что это? – пальцы вытащили маленький плотный листок, оказавшийся цветной квадратной фотокарточкой. Луиза, не успевшая ещё притронуться к рулету, покрутила вилку в руке, глядя на дочь. А затем, наконец, произнесла:
– Твой папа.
Эрика, вздрогнув, задела старательно сложенную салфетку, но не обратила на ту внимания. Быть может, интуиция подсказывала, что фраза «Всё к лучшему» способна иметь неслучайное продолжение. Но настолько неслучайное… Не в силах поверить, девушка поднесла находку ближе к лицу. На снимке были запечатлены двое на каком-то мосту, очевидно, в большом городе – при всей миниатюрности фото удалось разглядеть далеко позади высокие здания. Но отнюдь не фон привлёк внимание младшей Рубинштейн в данный момент, а люди, занимавшие передний план. Парень и девушка, сфотографированные в полный рост и от того казавшиеся крошечными, стояли, раскинув руки в стороны. Погода при съёмке выдалась ясной – оба надели тёмные очки и головные уборы, так что лица выше улыбок невозможно было разобрать: молодой человек выбрал соломенный стетсон с широкими полями, а его спутница предпочла кепку. Эрика узнала свою мать, или скорее угадала, по русым волосам и примечательной фигуре в ярко-красном платье. А вот некто рядом… С любопытством и замиранием сердца девушка всматривалась в старую глянцевую поверхность, выбросив из головы салфетки и планы на «Реальную любовь». Длинные руки парня торчали из рукавов просторной чёрной футболки, нижняя часть дополнялась ничем не примечательными джинсами и кроссовками. На одежде наблюдения и факты заканчивались – ни других людей в кадре, ни посторонних предметов. Перевернув снимок, Эрика увидела карандашную надпись, выполненную аккуратным учительским почерком Луизы:
Шоу и Роджерс
Истхиллский мост, Эйвери-маунтин
– Это над проливом Сильвер-Эш, - пояснила женщина, ковыряя порцию рулета, - мы гуляли там вместе… И да, его звали Роджерс. Джимми Роджерс.
Взяв пульт, она плавно убавила звук в телевизоре, будто предчувствуя, что настало время всерьёз отвлечься и позабыть традиции. Эрика, по-прежнему молча, разглядывала вновь повёрнутую лицевой стороной фотокарточку. Аппетит исчез, явив смятение и жажду информации. И девушка едва ли представляла, как подступиться к этой жажде. Почему сегодня? Почему вот так?
– Почему… ты не написала год здесь? – прочистив горло, спросила она. Спросила, чтобы затянувшееся молчание не перешло в разряд катастрофических. Луиза, похоже, только теперь и сама выдохнула, облизывая губы:
– Это была осень, когда мы познакомились, начало отношений. Почти за полтора года до твоего рождения.
Эрика услышала скрип пододвигаемого стула – мать осторожно пересела ближе, не зная, какой реакции ожидать, и было ли вообще хорошей идеей откровенничать в Рождественскую ночь. Девушка провела пальцем по примятому уголку фотографии, точно пытаясь восстановить её первозданный вид. «Джимми Роджерс»… Невидимый замочек, сдерживавший тайны, с треском лопнул при звуках имени и обрушился в пустоту.