Чёрная книга Арды (издание 1995 г. в соавторстве)
Шрифт:
Тогда вступил в Маханаксар Курумо, поднял со сверкающих плит сапфировую корону и, преклонив колена перед троном Манве, склонив голову, подал венец Владыке Валинора.
– Справедливый и милосердный! Воистину, ты Король Мира волей Отца Всего Сущего! Лишь ты достоин властвовать в Арде. Прими же венец свой, да свершится суд твой, ибо это суд Единого!
– Нет... я недостоин...
Манве склонил голову. И, приняв венец из рук Курумо, Королева Мира возложила его на чело своего супруга.
– Такова воля Великих, - промолвила она.
– Тяжел удел Короля Мира, но тяжесть эта возложена Отцом на твои плечи.
Манве прикрыл глаза. Голос его прозвучал ровно и тяжело:
– Кто из Валар станет вершителем воли Единого?
Могучий Тулкас давно уже сидел, сжимая кулаки. Слова Ниенны были ему непонятны: для него исход суда был ясен, он не мог и предположить, что кто-то вступится за Проклятого; все происходящее вызывало в нем глухое раздражение, но заговорить без позволения Короля Мира он не решался. И сейчас, услышав слова Манве, он сорвался с места. Это был его час.
– Позволь мне!
– прорычал он.
– Да будет так, - голос Короля Мира был почти беззвучен, но его услышали все.
– Милосердия, о Манве!
– крикнула Ниенна.
– Мелькор не может сражаться, он ранен!.. Это против чести!
Тулкас дернулся, темнея лицом.
– Суд Эру не может быть неправедным. Поединок будет честным. Ауле, Великий Кузнец, подай Меч Справедливости брату моему, - прошелестел голос Манве.
– Ты же, могучий воитель Тулкас, вступишь в бой, не имея иного оружия, кроме короткого кинжала. И да свершится суд Эру.
...Проклятый поднялся с трона и принял меч. Меч Справедливости изящная вязь золотых знаков на клинке, четырехгранные бриллианты в тяжелой витой рукояти червонного золота: слишком знакомая работа. Внешне такое украшение кажется даже удобным - тому, кто никогда не сражался: рука не соскользнет с гладкой рукояти. Красивая и бесполезная игрушка. Меч Короля Мира, призванный быть знаком карающей власти, но не оружием, и острые грани алмазов впиваются в обожженные ладони: утонченное издевательство.
Он понял сразу, что не сможет поднять меча. Просто не было сил. Понял и Тулкас и убрал руку с рукояти кинжала. Это не понадобится. Великий воитель шагнул вперед, зло оскалился, встретившись глазами с Проклятым. Тот не отвел взгляда от искаженного ненавистью лица.
"Что делаешь, делай скорее".
Тяжелый удар заставил Мелькора отступить на шаг - из сверкающего центрального круга на плиты золотистого песчаника, присыпанные алмазной крошкой.
Второй удар пришелся в плечо. Мелькор пошатнулся и упал на одно колено; лезвие меча вошло меж плит, и обожженная рука судорожно стиснула рукоять.
– На колени!
– прошипел Тулкас.
– На колени, раб!
Он хотел ударить снова, но Король Мира поспешно поднял руку:
– Остановись, воитель! Довольно. Правосудие свершилось.
Намо впился пальцами в подлокотники трона.
"Правосудие... а я, безумец, от кого ждал я справедливости! Брат мой..."
Словно его отчаянная мысль была услышана Проклятым - он обернулся, и скорбная усталость этих потемневших глаз была Владыке Судеб страшнее обвинений. Но ни смирения, ни покорности не было в них.
Никто не поднял его. Он должен был выслушать приговор на коленях, как покорный.
Он смотрел в небо поверх головы Манве. Пылающий мертвым светом купол, с которого бьют острые прямые нестерпимо-яркие лучи, мучительно режущие усталые глаза.
Он уже давно все знал.
Ему было безразлично.
Он молчал.
Он не хотел, чтобы последней памятью Арды для него стало - это: безжизненный и беспощадный свет, отвесно падающий с мертвенно-белого неба.
Он вспоминал - словно опять летел над Ардой на крыльях черного ветра. Словно трепетная звезда - сердце Эа - билась в его ладонях. Мир пел, и снова он слышал музыку Эа, музыку творения. Музыку Арды. На какой-то краткий миг он был счастлив, он улыбнулся. И эта улыбка - сейчас - была страшнее, чем его шрамы.
А потом он увидел это лицо.
Бледное до прозрачности, тонкое, залитое слезами прекрасное лицо.
И глаза - огромные, бездонные, темные от расширенных зрачков.
Ему было страшно; он боялся, что увидев его, изуродованного, она отшатнется в ужасе.
Ему захотелось спрятать лицо в ладонях, но руки словно налились свинцом - не поднять.
Он боялся, что она исчезнет.
Он боялся того, что она может сказать.
Что она скажет.
И дрогнули ее губы: как шорох падающих в бездну льдисто-соленых звезд - шепот.
Мельдо.
Боль рванула сердце, как стальной крюк: резко, внезапно, страшно.
Он готов был взмолиться: молчи! не надо, не надо! Не будет пути назад, на что ты обрекаешь себя, зачем, одумайся, не надо...
Мельдо.
Кто ты? Откуда ты? Зачем, зачем тебе эта боль, зачем ты принимаешь этот путь, зачем... Ты же знаешь, я вижу, ты понимаешь все... Кто ты? Ты была? Ты - будешь?..
Мельдо.
Возлюбленный.
И оборвалось видение, оставив лишь память этого лица, которое - он знал - не забыть уже никогда. Осталась боль, и была она - надеждой.
На миг лицо Проклятого стало беззащитным и растерянным. Но некому было увидеть это: Валар сидели, не поднимая глаз, как безмолвные статуи.
И вот - восстал с трона Король Мира, и так сказал он:
– Скорбь переполняет душу мою. Видите вы, Великие, и ты, Мелькор, как тяжело мне говорить это, но должен я ныне возвестить волю Единого, Отца нашего, да слышат все приговор Его...
– Остановись, Король Мира!
– голос Ирмо прозвучал неожиданно сильно и звучно.
– Ты забыл о моей просьбе!