Черное колесо
Шрифт:
Один из них лежал на палубе, ветер рвал его одежду, словно хотел перевернуть. Над ним с улыбкой Немезиды склонилась леди Фитц. Ветер катил драгоценные камни и жемчуг, как мраморные шарики, ожерелья и золотые цепочки извивались, как змеи.
Снова выйдя наружу, я увидел за штурвалом Бенсона, рядом с ним стояла Пен, цепляясь за отца, чтобы её не оторвало ветром. «Сьюзан Энн» вздрагивала под ударами волн, и я видел теперь, что волны вооружились для нападения. Они вырывали деревья с островов, хватали коралловые булыжники и швыряли в нас. Я посмотрел на рифы. Их не было. Виднелась только сплошная белая стена, обрушивающаяся на нас, как грозная Ниагара!
С гулом огромного барабана лопнул причальный трос, потом ещё один и ещё. Я скорее прочёл по губам Бенсона, чем услышал:
– Если только удержу… навстречу волне…
Он собирался на гребне волны перемахнуть через риф, тогда мы оказались бы на открытой воде, смогли бы направиться за остров Рафферти и хоть немного укрыться от ветра. Мы не видели самого острова, погрузившегося во тьму, только светилась пена, спадавшая с каменных стен.
Белый поток обрушился вниз, подкатился под «Сьюзан Энн» и, разорвав последний удерживающий трос, легко поднял корабль и понёс на риф. От удара обрушилась одна из временных мачт, и сквозь клочья пены я увидел, как она падает в путанице снастей, словно гигантский гарпун.
Она вонзилась в риф и продержалась ровно столько, чтобы отклонить «Сьюзан Энн». Корабль ударился бортом, палубу залило водой. Бенсон, по колено в воде, неподвижно застыл у руля. Пен отбросило ко мне. Вода устремилась за борт, прихватив с собой нескольких человек и оставив груды сломанных веток и листвы. В палубу вонзился большой обломок коралла.
Но на главной палубе, невредимая, стояла леди Фитц, словно прибитая к доскам. С её рук свисали розовые, лазурные, зелёные, белые и золотые цепи – драгоценности Ирсули! Они словно бы сияли собственным светом, казалось, заряжались от её иллюзорного нимба!
Мне пришло в голову старинное изречение: «Бог заботится о детях и слабоумных». Не говоря уже о пьяницах, сомнамбулах и жертвах гипнотического обмана – дополнил я от себя.
Я видел, как барахтается в пене Джонсон, словно Посейдон в жемчуге. Он смахивал воду с глаз и, жестикулируя, указывал на катер, который уже спустили на воду и держали на тросе. В нём сидели люди и махали нам. Я увидел на трапе Маккензи. Здоровой рукой он обнимал за плечи Сватлова, который прижимал к груди ворох листков. У пастора было лицо невинного ребёнка.
И тут волна швырнула нас на риф. Коралловые рога проткнули борт «Сьюзан Энн», и я ощутил такой толчок, словно сам был пронзён насквозь.
Море отступило, собираясь с силами. «Сьюзан Энн» зависла, накренившись, наполовину высунувшись из воды. Катер выбросило на риф. Мактиг замер, на лице его застыло выражение невероятного удивления.
Колесо раскололось! Часть обода и спицы под руками Бенсона разлетелись в пыль! Исчезла часть рукояток!
Мактиг что-то крикнул насчёт шлюпок и, шатаясь, двинулся к нам. Бенсон ошеломлённо смотрел на разбившееся колесо. По трапу поднимались леди Фитц и Сватлов. Далеко позади я видел, как Маккензи и Дебора ведут ослепших к борту, подавая знаки сидящим в катере.
И тут сквозь безумный рёв бури послышался треск дерева! «Сьюзан Энн» раскололась надвое и повисла на рифе. Главная палуба вздыбилась, переломилась! Сватлова, Мактига, Пен и меня бросило к борту, но леди Фитц продолжала стоять неподвижно, и по-прежнему с её рук свисали драгоценные цепи.
Бенсон увидел их, мигнул и выпустил колесо.
Леди Фитц легко ударила его цепями, потом скользнула по наклонной палубе к Мактигу, ударила и его и отступила.
На нас обрушился новый поток, высоко поднял «Сьюзан Энн» и вогнал в неё острие рифа. Мы покатились к колесу – но его не было! Только быстро растворяющиеся обломки, словно кристаллы чёрного льда, которые унесла вода.
Я схватил Пен и побрёл к трапу, ожидая, что остальные последуют за мной. Она споткнулась, я поддержал её и понёс по изломанной палубе. Катер прилип к борту «Сьюзан Энн», Маккензи сталкивал в него ослепших, Дебора сопротивлялась Хендерсону, который хотел и её сбросить – я думаю, не из страха, а из-за того, что ей не понравились его слишком фамильярные прикосновения. Добродетельна до конца!
Ветер ударил меня об обломок мачты. Я оглянулся. Остальные не последовали за мной! Леди Фитц, во власти чар Бенсона, все ещё воображала себя духом бури, смотрела на север, высоко подняв руки – призывая. Мактиг, тоже игрушка Бенсона, стоял рядом с ней, восторженный и ожидающий. Он видел драгоценности! Проклятие снято! Рафферти свободен и возвращается к Бриджит… но и Мактиг уходил с ним!
Я подумал, что Бенсон пойдёт за нами, но женщина схватила его за руку. Он заколебался, потом остался на месте. Может, чувствовал ответственность за леди Фитц и Мактига? Или в этот момент верил в историю, им самим сфабрикованную?
Лицо его – лицо Большого Джима. Капитан покинул его – капитан, единственный смысл его жизни. Возможно, как Мактиг последует за Рафферти, так и Джим уйдёт за капитаном…
Я застонал. Только Сватлов бежал к нам по залитой водой палубе. Я передал Пен Джонсону и побежал назад по наклонным скользким доскам. Но Сватлов не принял моей протянутой руки и не прыгнул через пролом. Он сунул мне свои бумаги, что-то крикнул, кивнул, улыбнулся – и повернул назад!
Один за другим листки вырывались из рук, как ноты из горла певца, и улетали на север, подобно большим бабочкам.
Пен стояла рядом со мной, лихорадочно тормошила меня, показывала на отца. Любовь и верность заставляли её пытаться спасти его. Она перепрыгнула через расширяющуюся щель. Я последовал бы за ней – не из желания покончить с собой, а чтобы вернуть её назад, к безопасности. Пригнулся, собираясь прыгнуть, и – не смог!
Я ударился о ветер, как о стеклянную стену, и был отброшен назад. Пен умоляюще протянула ко мне руки. Я видел, как леди Фитц холодно улыбнулась и покачала головой. Её длинные белые пальцы погрозили мне – это были заострённые женские пальцы с исчезнувшего колеса!
И сквозь треск раскалывающихся балок ветер донёс слова леди Фитц:
– Ты не веришь! Ты не можешь пройти! Экстаз не для тебя! И к Пен:
– Иди к своему возлюбленному, дитя, иди, пока это ещё возможно!
Пен закричала:
– Отец! Отец!
Но тут «Сьюзан Энн» в последний раз поднялась, тут же обе половины её разошлись и грот-мачта обрушилась. И не осталось ничего, кроме холодной воды в глазах и во рту и яростных рывков. Море трепало меня, как терьер крысу.
Я ухватился за поручень. Кормовая часть «Сьюзан Энн» отошла на несколько ярдов и была далека, как звезды. На ней я видел трёх мужчин и, двух женщин; они стояли неподвижно, как изваяния. Они были нереальны, словно статуэтки, вырезанные из дерева. Мне показалось, что, несмотря на расстояние, я слышу голос Пен: «Росс… любимый! Однажды… ты узнаешь… и найдёшь меня…»