Чернокнижник Молчанов [Исторические повести и сказания.]
Шрифт:
И этот смех, звеневший как серебро, опять тут же, едва успел прозвучать, свернулся в слова:
— А ты спроси… Знаешь, у кого спросить?
— У кого?
— У Касимовского хана…
Мужчина я женщина опять переглянулись, и в лице мужчины была теперь досада, зачем она на него так смотрит.
Он сейчас же отвернулся.
— У кого? У хана?
— Или у Ваньки…
— У какого Ваньки? — спросил мужчина, подумав сейчас же, не про Азейкина ли она говорить. Но того звали обыкновенно
И он сказал:
— У какого Ваньки?
— А у Сапеги!
— У Яна Сапеги?
— Он тебе скажет…
— Слушай, — сказал мужчина строго, — я здесь с женой, ты лучше спрячь покамест язык…
И, немного помолчав, сказал уже совсем другим тоном:
— Я не вижу, с кем говорю. Если я обидел, я прошу извинения. Сейчас такое время, что не знаешь, с кем встретишься.
— Ага! — сказал голос за перегородкой. — То-то.
— Но с кем я говорю?
После небольшого молчания голос сказал:
— А сказать?
— Прошу очень…
— Приложи ухо… Приложил?
— Я слушаю.
И мужчина сделал то, что от него требовали. Он ждал с лицом; на которое легло сосредоточенное выражение. Но любопытства, такого острого любопытства, которое дышало в лице его спутницы, в нем не было.
Прислушиваясь, он что-то раздумывал и что-то соображал, приставив палец к губам и сдвинув брови.
Ему вдруг почудился будто шелест шелка за перегородкой, и он поднял брови и, отняв палец от губ, произнес:
— А…
Что-то там заскрипело, — табурет или кровать, или скамейка.
И среди этих звуков голос, ставший вдруг тихим, сказал:
— Я — королевна.
Он ожидал опять смеха, и ему даже захотелось услышать этот смех, в котором было что-то надорванное или разбитое, но надорванное какою-то бурной радостью.
Женщина, потихоньку тоже подошедшая ближе к загородке, смотрела на него с лицом совсем неподвижным, полуоткрыв губы. Она приложила руку к сердцу, и у неё мелькнула мысль, хотя она сейчас же и сознала нелепость этой мысли: «Это Марина».
Марина — жена тушинского царика, вдовая жена первого самозванца, бывшая русская царица, дочь польского магната Мнишка.
Но Марина вместе со своим новым мужем, тушинским цариком, давно уже бежала из Тушина в Калугу.
Она вспомнила это сейчас же.
За перегородкой было тихо. Потом опять там что-то скрипнуло.
— А что? — сказал голос.
— Вы приезжая? — спросил мужчина. Он стал говорить вы, потому что до него снова вместе со скрипом донесся шелест шелка. Этот шелест прополз по перегородке и затаился совсем близко, почти с ним рядом.
Он опустил глаза и чуть-чуть прикрыл их: в нем пронеслось желание представить себе эту особу, и это казалось ему легко, если
И вдруг он увидел небольшую трещину в перегородке.
Он приник к ней глазом.
Но он рассмотрел только тонкую талию в чем-то голубом и ниже что-то голубое и волнующееся. Эта девушка или женщина, несомненно, стояла на коленях на лавке или кровати.
ГЛАВА III.
Вошел с вином Азейкин.
Он хотел было, переступив порог, пройти прямо к столу, но остановился у порога и посмотрел на приезжих, поочередно на мужчину и потом на женщину, потом опять на мужчину.
Он хотел угадать по их лицам, что тут произошло, пока он ходил за вином. Он застал приезжих стоявшими у перегородки.
Мужчина отошел от перегородки на средину комнаты и показал глазами и движением головы? чтобы Азейкин подошел к нему. Затем, когда Азейкин подошел, точно так же, движением глаз и головы, указал на перегородку.
— Кто там? — спросил он тихо. — Как же ты говорил, что никого нет?
Азейкин вдруг повернулся к перегородке и крикнул:
— Ну, ты, дура!…
И опять повернулся к приезжему:
— Играла? Я ее сейчас… Погодите, только поставлю вино…
Приезжий силился сообразить, что это все значит: особа, скрывшаяся за перегородкой, одетая в шелк, не могла быть мужчиной. Между тем Азейкин кричал на нее как на свою работницу. Секунду он смотрел на Азейку, ничего не понимающими глазами, потом он спросил:
— Кто это?
Айзека вздохнул:
— Дочь моя.
— Твоя дочь?
У приезжего мелькнула мысль, не смеется ли над ним Айзека, но эта мысль была лишь мгновенный укол самолюбию и гордости и потухла в мозгу, едва родившись и никак не отразившись на лице приезжего. Но если он не смеется, так что же это такое?
С какою-то натугой он смотрел на Азейку.
— Дочь, — повторил Айзека. — изволите видеть, она немного не в своем уме…
— Сам ты, холоп, не в своем уме, — обиженно сказал голос за перегородкой.
— У Азейки глаза стали вдруг испуганные, и он воскликнул:
— Ваша милость! Не подумайте, чего. Ей-Богу, она мне дочь. Вот вам крест.
И он перекрестился, уставившись в глаза приезжему, и старался не мигать, чтобы приезжий видел, что он ничего от него в уме не прячет.
Иногда человек говорит одно, а глаза его говорят другое, и тогда человек прячет глаза. Айзека не хотел этого.
— Вот вам крест, — повторил он.
И хотел перекреститься.
Но приезжий поймал его за руку, уже поднесенную ко лбу, и отвел руку вниз.