Чернокнижник Молчанов [Исторические повести и сказания.]
Шрифт:
Айзека понимал, для чего это сделано: в длинной шубе не так удобно сидеть на лошади, чем в короткой. Для того они и обкорнали. Вор народ… И вор, и совсем безжалостный притом народ.
Он чувствовал в себе почти слезы, глядя на эти шубы… У него никогда, ни при каких обстоятельствах не поднялась бы рука так испортить дорогую вещь. Это он уж хорошо знал… Лучше бы он померз лишний день.
Из-под шубы краснели широкие шаровары, заправленные в легкие сапоги со шпорами… Вот этих сапог, небось, не сменяли на валенки! А почему? Опять-таки потому, что вор-народ. Поди-ка, всунь валеный сапог в стремя!
Айзека понимал их насквозь, этих людей, с одного взгляда. Мало разве было ему хлопот с ними, когда в Тушине сидел их царик… Правда, от них был и доход. Но доход — доходом, а он их так хорошо узнал… в цариково время.
И теперь, как только он увидел этот возок и их в этих изуродованных шубах, он все сообразил сразу…
Еще неизвестно, кого они ограбили…
Может, какого-нибудь очень чиновного человека. Мало ли кого?..
Ему от одной этой мысли стало жутко, и он даже закрыл глаза на минутку, потому что в глаза полезли вдруг самые ближние к цареву двору бояре.
Потом он открыл глаза и сказал:
— Ну, что-ж вам за него надо?
Он решил, что нужно поскорее со всем этим покончить.
Они собрались было что-то отвечать, но он крикнул:
— Погодите!
И стал осматривать возок, открыл дверцу, заглянул внутрь, опять закрыл дверцу и быстро перебежал вокруг возка на другую сторону.
— А это что? — крикнул он, тыча перед собою пальцем. Сейчас же он отступил от возка на шаг и, взметнув руками, хлопнул ладонями по коленям и немного согнул колени, глядя округлившимися глазами туда, куда указывал перед тем пальцем, и держа ладони крепко прижатыми к коленям.
Находившаяся перед ним стенка возка была вся в дырах.
Они заговорили опять все разом и опять негромко и невнятно, так что нельзя было разобрать, про что они толкуют. А потом один из них кашлянул в руку и сказал басом:
— Это можно заткнуть… Мало ли чем это можно заткнуть. У тебя есть пакля?
— Нет, ты мне скажи, что это?
Айзека налетел на него как ястреб или, вернее, как копчик, ибо если кто из них двоих походил на хищную птицу крупной породы, так уж не Айзека, а этот запорожец, человек очень высокого роста, с горбатым носом и черными острыми глазами.
Однако он отступил перед Азейкой и стал чесать в затылке, отчего его шапка съехала немного на лоб.
Он сказал Азейке, глядя на него исподлобья:
— Отчепись!
Айзека опять перебежал на ту сторону, где в возке-была дверка, распахнул дверку и просунулся внутрь возка почти наполовину туловища.
— Если есть кровь, все равно не возьму! — крикнул он. оттуда.
— Крови нет, — сказал запорожец.
И другие запорожцы тоже заговорили вокруг возка:
— Нету, нету.
— Мы уж лазали…
Айзека после тщательного осмотра стенок, пола и сиденья в возке запер дверцу, прислонился к ней спиной и сказал:
— Вижу, что нету. Как же это так?
— А так.
Айзека сдвинул брови, и глаза его забегали по запорожцам, теперь столпившимся перед ним кучкой, Он впивался острым взглядом то в того, то в другого.
— Ведь это пули? — сказал он.
— Ну, пули.
— Значит, стреляли?
Запорожцы утвердительно замотали головами по-видимому, собирались ответить что-то, но Айзека поторопился с новым вопросом:
— Побили?
— Кого?
— Как кого? Что-ж он пустой. что-ль. Был?
И, видя, что запорожцы не совсем ясно понимают, про что он говорит, или притворяются непонимающими, чтобы по своей привычке тянуть разговор как можно дольше, Айзека крикнул в пояснение:
— Я про возок. Порожний он был, что ли?
— Известно, порожний, — ответил один запорожец.
Азейкины глаза бегали по-прежнему, остро впиваясь в усатые обветренные лица запорожцев.
— Порожний? — обратился он к другому запорожцу, стоявшему позади того, с которым он только-что объяснился.
— Эге, — ответил тот.
— А для чего вы стреляли?
— Да кто-ж его знал, что он порожний?
— А шубы?
— Шубы в нем и были.
— Одне шубы?
— Одне шубы.
— Известно одне.
— Ну, а кучер?
— Кучер утек.
— Утек?
— Эге, взял и утек.
— Ну, ладно, — сказал Айзека, ладно, когда так…
И стал тереть нос двумя пальцами, соображая, что с него запросят запорожцы.
Они запросили немного: всего только половину барана и ведро водки.
ГЛАВА VI.
С тушинским цариком, когда он бежал в Калугу, ушло не все его войско. Тушино после его бегства совершенно опустело.
Но в подмосковных лесах по-прежнему не было ни прохода, ни проезда от разных «лихих людей». По ночам в лесных чащах загорались костры, и около костров сидели эти лихие люди, пили водку и жарили на углях разную живность.
Они не хотели никому служить: ни Владиславу, ни королю польскому, ни тушинскому царику. За цариком они пришли сюда совсем не для службы… И когда царик утвердился в Тушине, они, как истинные лесные волки, разбрелись по подмосковью, разнюхивая, нельзя ли где чем поживиться.
В самом Тушине остались цариковы полки, — настоящие полки с полковниками, воеводами, знаменами и пушками и был тут кое-какой порядок. А все «лихие люди» ушли из полков, собрались в шайки и стали чинить всякое воровство: нападали на проезжих, грабили помещичьи усадьбы, угоняли у мужиков скот, растаскивали на прокорм коням ометы сена…
Были среди них и северские казаки, были и поляки, были и запорожцы.
В Тушино они наезжали только для того, чтобы сбывать награбленное.
Они считали для себя унизительным торговаться и брали, что дают.