Чернокнижник Молчанов [Исторические повести и сказания.]
Шрифт:
И она знала это.
И так как любила его, бросилась в его объятия, в эту бездну, где, она знала, нет спасения.
И оттого пламенна и так бурна была её любовь. Когда она обнимала его, она чувствовала, будто от него в нее входить огонь и разливается в крови по жилам и кровь горит этим огнем, испепелившим в ней навсегда все, что было для неё дорого и свято.
Женщина, кто бы она ни была, лишь бы была молода и красива, всегда волновала Молчанова. Волновала его и Азейкина дочь.
Но это было совсем в стороне и далеко от того чувства, которое он питал к своей еврейке.
ГЛАВА X.
Когда Молчанов увидел Азейкину дочь одетой в богатый польский костюм и когда услышал от неё, что она королева и ее злые люди держать взаперти неведомо за что, у него забродили неясный, не оформившиеся еще, но в общем весьма неопределенные мысли.
Говорила Азейкина дочь то по-польски, то по-русски, мешая оба эти языка. Иногда у неё на два русских слова приходилось пять польских, а иногда наоборот.
Вылечить ее от её болезни Молчанову казалось очень нетрудно. Для этого ее стоило только уверить, что она не королева, а русская деревенская девка.
Это, конечно, было бы второе сумасшествие. Вернуть Азейкину дочь совершенно к сознанию вряд бы удалось даже и Молчанову.
Но наружно она казалась бы здоровой.
Но еще легче было ее укрепить в прежней её вере в то, что она королевна. И не королевна, о которых говорится в сказках, а истинная королевна…
Мнишек, правда, не быль король, но Азейкиной дочери можно было внушить и это, что она дочь Мнишки и отдана Мнишком в замужество Дмитрию-царевичу.
Вот какие мысли закружились в голове Молчанова, когда он увидал Азейкину дочь.
Но ему некогда было это обдумать как следует. Сразу он не мог решить, выполнимо ли это во всех деталях, следует ли браться за это дело или нужно делать то, что он решил раньше: бежать скорее в Калугу, где приютился тушинский царик.
Он решил пока приступать к нему. А потом, оглядевшись, он уже будет знать, как поступить дальше.
Но, размыслив, переменил намерение.
Азейкина дочь особенно его не свяжет в дороге.
Он и ее привезет в Калугу и там посмотрит, годится она для осуществления его планов или нет.
Никакой беды от этого, от того, что он ее повезет в Калугу, не будет. До времени он ее будет держать взаперти под надежным караулом.
Когда он об этом думал, ему мерещилась кровь… Без крови обойтись невозможно будет, ибо невозможно, чтобы вдруг оказались две Марины и два «царика».
Но опять-таки ничего оформившегося и на этот счет в мыслях у него пока не было.
Он знал одно только Азейкину дочь нужно увезти.
Но как это сделать?
И, просматривая бумагу об аресте Азейки и его дочери, об этом именно он больше всего задумался.
Что делать?
И нельзя было терять ни минуты.
И вдруг его озарило.
Он сказал запорожцам по-польски:
— Слушайте меня и стойте смирно. Выйди кто-нибудь к лошадям на улицу и никого в сани не пускай. То, что я сейчас сказал, это нужно сделать, а то, что я буду говорить теперь по-русски, того не делай.
Сказав это, он хлопнул себя по лбу и воскликнул по-русски:
— Тьфу! Я и забыл…
Посмотрел на Иваныча и улыбнулся.
— Я и забыл, — повторил он, — где я…
И обратился опять к запорожцам:
— Сбегай кто-нибудь за хозяином. Куда он, за овсом, что-ль, пошел?
— За овсом, — ответил один из запорожцев, — я зараз.
И, схватив один из стоявших в углу мушкетов, расталкивая стрельцов, толпившихся в сенях, выбежал на улицу.
— А теперь вяжите их! — взводя курок пистолета, обратился Молчанов к оставшимся в избе запорожцам.
— Убью, только трепыхнись! — крикнул запорожец с улицы.
Молчанов направил пистолет в Иваныча.
— Сдавайся!
Запорожцы тоже выхватили пистолеты.
Этого Иваныч никак не ожидал.
Он загородился рукой от пистолета и отшатнулся в сторону, за притолку.
В сенях началась суматоха.
С улицы опять прокричал запорожец:
— Вот гляди: я вам наметил прямо в голову!
Стрельцы кучкой, как стояли перед растворенной дверью, едва в руках у запорожцев оказались пистолеты, все разом шарахнулись в сторону выходной двери.
Молчанов разбил окно и крикнул на улицу:
— Пали, как только выйдут, на крыльцо!
Запорожцы из избы бросились в сени.
Засверкали сабли… Но это были не казацкие сабли.
С необычайной ловкостью запорожцы обезоруживали стрельцов, хватая их за локти, отводя руки в сторону или назад и выхватывая их сабли из ножен.
Потом они втолкнули стрельцов в избу и заперли дверь.
Двое из них стали по сторонам двери, держа пистолеты наготове; один влез на лавку и снимал со стены, висевшие там на колке веревочные возжи.
Молчанов подошел к перегородке и постучал в нее кулаком.
Он крикнул:
— Азейка, вылезай!
И, оглянувшись на запорожца, снимавшего со стены возжи крикнул:
— Погоди, может, они нам самим понадобятся!
И хотел опять стукнуть в перегородку.
Но дверь в перегородке отворилась, и оттуда Азейка высунул голову.
Он был бледен, и на лбу у него крупными каплями выступил пот.
— Ты слышал? — обратился к нему Молчанов, мотнув головой на Иваныча, и, увидев тут опять запорожца на лавке с возжами в руках, спросил: —Есть у тебя еще возжи?