Чернокнижник Молчанов [Исторические повести и сказания.]
Шрифт:
Долго-таки они божились, стараясь перекричать друг друга. И это было мучительно для Уруса и хотелось заткнуть уши, потому что что-то там начиналось в ушах, какая-то боль.
— Пусть я буду хорунжий…
И эта боль отдавалась в голове, в мозгу, силящемся напрасно понять то, чего понять было никак
— Будет! — крикнул Урус.
— Как твоя милость хочет, — сказали запорожцы.
Они одели шапки и, подобрав поводья, тронули лошадей вперед.
— Нельзя! — крикнул Урус, высвободил руки из-за спины и одну сунул за пазуху, а другою взялся за рукоятку сабли.
Он стал отступать перед запорожцами под арку ворот и что-то тащил из-за пазухи, оглядываясь в то же время назад.
— Не пускать! — крикнул он и вытащил из-за пазухи длинный с тонким стволом пистолет.
Под аркой теперь было совсем темно. Луна поднялась выше и светила через край стены на дорогу, по которой приехали запорожцы.
Запорожцы переглянулись, натянули поводья, и один из них крикнул:
— Да, ты, что-ж, твоя милость, ты, может, думаешь, что мы вдвоем бросимся на весь город?
— А хоть бы вас и совсем не было, — проворчал Урус из-под арки, — мы его и без вас убережем. Тут тебе не Тушино.
— Тушино — не Тушино, — сказал запорожец, — а, небось, он не ваш, а наш. Миром мазанный. Он, небось, христианин. А так-то ты его слуг принимаешь?
Под аркой несколько голосов заговорило разом:
— Ведь божились…
— Что они не крещеные, что-ль? Станут Господне имя зря…
— Княже, может, и правда от какого боярина…
— Спосылать бы кого на царский двор…
И потом кто-то резким голосом крикнул:
— Эй, молодец, а ты скажи, как твоего пана имя, звание?
— А звать нашего пана Молчанов! — крикнул один из запорожцев.
Под воротами опять заговорили, но вполголоса.
Трудно было разобрать, о чем говорят там.
Запорожцы подумали, что, должно быть, у царика дела не совсем хороши: у них, у запорожцев, этого не водилось, да и ни в одном войске не водилось, чтобы простые рядовые казаки где-нибудь на карауле в присутствии начальника караула советовались между собой так, как сейчас советовались караульные Уруса.
Запорожцы слышали среди других голосов и голос Уруса. Но, судя по тону его голоса, он не сердился и не старался водворить порядок: он тоже советовался.
Голоса под воротами стихли, и опять вышел Урус. Сердито он спросил, мотнув головой вверх:
— Какой это Молчанов?
— А что еще в Тушине был… с Салтыковым…
— Пропустишь, что ли?
— Проезжайте, — так же сердито сказал Урус.
Молчанов с собой привел в Калугу действительно около сотни казаков.
Он им платил хорошее жалованье — из Азейкиной казны.
После того, что произошло на Азейкином постоялом дворе, оставаться в Тушине Азейке было невозможно.
Но нельзя было также и уйти в бега, имея охрану всего из семи запорожцев.
Не случись того, что случилось, Молчанов мог бы спокойно двинуться в путь, сопровождаемый этими семью запорожцами.
Но дело осложнилось так, что, казалось, никак не выпутаешься из создавшегося положения, когда по приказанию Молчанова запорожцы обезоружили и перевязали приказных стрельцов.
От стрельцов можно было бы отделаться гораздо проще. У Молчанова едва было не сорвалось слово, равносильное для стрельцов смертному приговору.
Но он вовремя сдержался.
Было легко перебить стрельцов и самим бежать. Но тогда бегство его и Азейки скоро открылось бы. Была бы наряжена погоня, и их где-нибудь настигли бы.
Молчанов распорядился иначе. Связанных стрельцов поместили в одних из тех саней, на которых стрельцы приехали.
На другие сани Азейка сложил все свое добро, хранившееся у него в погребе, и бочонок с вином. В эти сани сел он сам и с ним Молчанов. А баб, т.-е. Азейкину дочь и приехавшую с Молчановым еврейку, усадили в возок. За кучера на облучке возка сел один из запорожцев.
Выехали из Тушина под-вечер, проехали верст пять по большой дороге и свернули в лес.
Молчанов всю свою жизнь мыкался по разным местам — и по Москве, и по Украйне, и в Польше.
Имел он возможность хорошо узнать и запорожцев и знал за ними одну хорошую черту. Если нанимались за деньги и деньги им платили аккуратно, они никогда не изменяли.
Нанявшихся и изменивших тем, кто их нанял, они презирали и к себе не принимали. Это считалось по-ихнему одно и то же, что украсть у своих.
Поэтому Молчанов доверился им совершенно.
Из Тушина им удалось выехать никем незамеченными. Стало-быть, если бы начались от приказа розыски и стали бы допрашивать тушинских мужиков, куда девались посланные за Азейкой стрельцы, мужики сказать об них ничего не могли.
Тогда посланные с розыском кинулись бы искать след и в конце-концов, всего вернее на след напали бы. Одно могло помочь беглецам укрыться от погони: если бы пошел снег и замел бы следы от саней, от возка и от лошадей, на которых ехали запорожцы. Но рассчитывать только на случай было не в характере Молчанова.
И он обратился к своим запорожцам с просьбой указать ему где можно достать не семь или десять человек в провожатые… Ему теперь было нужно много народу: он просил сотню или полсотни.
Стрельцов он не намеревался везти до самой Калуги. Он решил, что выпустить их на волю или расстреляет, — смотря по тому как покажут обстоятельства, — отъехав от Тушина верст пятьдесят.
Он об этом сообщил Азейке, и Азейка такой его план одобрил. Понимал он также, что чем больше у них будет народу, тем вернее будить спасение.