Чернокнижник Молчанов [Исторические повести и сказания.]
Шрифт:
И хотя ему жалко было расставаться со своим добром, он согласился и с тем, что необходимо принанять к семи провожавшим их казаков еще хоть человек пятьдесят или более.
Молчанов сам лазил с ним в его погреб, и когда Азейка показал ему хранившееся там богатство, он изумился.
Он подумал, что Азейка, вероятно, не отдает себе точного отчета, сколько он заработал за время своего корчмарчества в Тушине… Знает, что у него всего много, а сколько много— не знает.
Конечно, на те богатства, которыми владел Азейка, нельзя было начать войны.
Но шум поднять можно было порядочный.
И еще неизвестно, чем кончился бы этот шум.
Он убедил Азейку, что все переговоры с запорожцами он будет вести сам. А Азейка чтобы не вмешивался.
И он так умно и так ловко повел дело, что запорожцы с первого же дня стали смотреть на него не как на человека, которому нужна только охрана, а как на предпринимателя крупного дела, которое, может, быть, будет еще позвончее, чем дела других таких же предпринимателей, вроде прежнего ихнего вождя Сапеги.
Он сразу взял с ними совсем другой тон, как только они свернули сь дороги в лес.
Онь велел подать себе коня того из запорожцев, который правил лошадьми, запряженными в возок, и взобрался в седло.
Шубу он скинул и остался в одном теплом полукафтане. Сверх полукафтана, он надел панцирь с серебряной насечкой.
В седле казачьей лошади, которую ему подвели, были кобуры для пистолетов.
Но пистолетов в кобурах не было.
Он засунул в каждую кобуру по пистолету. Пистолеты были парные и подстать панцирю: украшенные серебром и золотом.
Все эти вещи он достал от Азейки.
Оказалось, при этом, что ему хорошо известна польская команда.
Он ехал позади последних саней, и оттуда ему все было хорошо видно.
Когда казаки разбредались в стороны, лавируя между деревьями, он покрикивал:
— Ровняйся!
А когда они скучивались, командовал опять, чтобы держали строй. И ругался ни дать, ни взять, как какой-нибудь польский офицер, у которого от частых упражнений в этом в голове только и остались одни командные слова да ругань.
И свой маленький отряд он расположил как опытный человек.
Двое запорожцев ехали позади него шагах в ста, а остальные четверо сейчас же за передними санями, которыми правил Азейка.
Когда совсем стемнело, пришлось остановиться и ожидать, пока взойдет луна.
Именно этим временем, когда за темнотой нельзя будет ехать дальше, и хотели воспользоваться запорожцы, чтобы съездить куда-то и привести Молчанову людей столько, сколько ему нужно.
Уехали их двое, а пятеро остались.
Эти пятеро хотели было развести костер, но Молчанов запретил.
Зато он дал им каждому по порядочной чарке водки и сам с ними вместе выпил.
Минуты, которые он провел в ожидании прибытия новых, еще неизвестных ему воинов, были тревожные минуты.
Разве запорожцы, зная, что Азейка захватил с собой если не все, что прятал у себя в подвале, то очень большую часть своих сокровищ, не могли поддаться искушению этими сокровищами завладеть?
Он верил своим запорожцам, тем, которых нанял в провожатые через посредство Азейки. Он кроме того дал им понять, что они ему нужны не столько в провожатые, сколько для одного задуманного дела, могущего их обогатить.
Но он не знал, что за народ они приведут…
Все, однако, обошлось благополучно.
Когда взошла луна, по лесу двигался сильные отряд, человек около ста. Фыркали лошади, скрипели полозья.
В санях, на которых ехал Азейка, уже не было бочонка. Его бросили, так как он был пуст: перед тем, как отправиться дальше, Молчанов отдал этот бочонок в полное распоряжение казакам.
Он был рад, что все они запорожцы.
И запорожцы тоже были довольны. До сих пор они действовали вразброд, мелкими шайками. Теперь у них был вождь.
Начиналось как-будто что-то, что было раньше. Правда они иногда и, не имея вождя, действовали сообща. Но то было совсем другое. Не было такой уверенности, какая была сейчас. Конечно, они не знали, что за человек Молчанов. Но они вспоминали Сапегу. Может, Молчанов не Сапега, так хоть пол-Сапеги. А Сапега всегда был удачлив и счастлив, что бы ни предпринимал.
ГЛАВА XIII.
До самой Калуги Молчанов не слезал с коня. На другой день после отъезда из Тушина у него была стычка с небольшим польским отрядом, рыскавшим по лесу в поисках за ворами.
Но польский отряд был слишком малочислен.
Запорожцы прогнали его с одного удара.
В этот же день Молчанов велел развязать стрельцов.
Казаки порывались было перебить стрельцов.
Он этого не позволил. И стрельцы кланялись ему в ноги и говорили, что будут за него вечно Бога молить.
А Молчанов на это им сказал тихо:
— Молитесь лучше о здравии царя Дмитрия Ивановича.
Потом он велел им уходить.
И стрельцы побрели один за другим по глубокому снегу, стараясь попадать ногами в колеи, прорезанные полозьями саней.
Не доезжая до Калуги верст пятнадцати, Молчанов послал вперед двух запорожцев с поручением подыскать для него и для его спутников жилье.
Дальнейшее читателям известно. Татарский князь Урус, которого стоявшая в воротах стража называла «княже», разрешил им проехать в город.
Но было уже такое время, когда жизнь в городе потихоньку замирала.
В узких улицах, заметенных глубоким снегом, не было видно прохожих.
Ярко светила луна.
Было тихо.
В маленьких бревенчатых домиках, с крышами, покрытыми толстым слоем снега, сквозь пузырчатые или стеклянные, обмерзшие льдом окна тускло мигали огни лампадок.