Чернокнижник Молчанов [Исторические повести и сказания.]
Шрифт:
Урус его хорошо знал. Он больше всех кушаний любил студень с хреном. И Урус понимал, что он сейчас предвкушает удовольствие, когда выпьет и заест водку студнем.
— А? — сказал он, для чего-то дунул на чарку, осушил ее залпом и, ставя одной рукой чарку на стол, другой потянулся к ложке, торчавшей из миски.
— Потому и не идут, — ответил Урус. — Чего здесь сидеть, уж поляки в Москве.
Царик отошел от стола и лег на лавку, покрытую дорогим персидским ковром. Он спал не здесь, а в другой комнате, но он говорил, что, лежа ему думается легче.
Спать он еще не собирался.
Лежа навзничь, он согнул ноги, выставив вверх колени и заложив руки за голову.
— Погоди, — сказал он Урусу, — дай подумать…
И через минуту заговорил:
— Если они идут ко мне то, значит, я еще сила. Нет, я приму к себе этого Молчанова. Я его еще помню по Тушину.
ГЛАВА XV.
Поселившись в Калуге, Молчанов сразу понял, что дело тушинского царика можно считать, почти-что проигранным.
Каждый раз происходили ссоры и драки между казаками и приставшими к царику татарами.
Был слух, что царик хочет бросить Калугу и уйти в степи, чтобы основать там новое татарское ханство.
Об этом Молчанов услыхал в первый раз только здесь, в Калуге.
Понемногу ему удалось войти в милость и у царика и завести дружбу с окружавшими его татарскими князьями и московскими людьми.
Но московские люди, дворяне и бояре, один за другим покидали царика…
И уводили с собой своих людей.
Цариков двор мало-помалу превращался в ханскую ставку.
Иногда у Молчанова мелькала мысль арестовать царика и доставить его в Москву.
Сделать это было не так трудно.
Отношения между татарами и казаками обострялись все больше. Никто из казаков теперь не верил уже, что царик— истинный Дмитрий-царевич. Они держались около него потому только, что он нужен был им, как молчановским запорожцам нужен был Молчанов.
При царике они были войско, как всякое другое войско. Как войско московское или польское.
У них был свой царь, и они при этом царе чувствовали себя гражданами в своем отечестве.
Был царь — было и отечество, как бы своя земля, свое государство.
Для того же царик был нужен и татарским князькам.
И они манили его к себе в степи.
Молчанову восстановлять казаков, против татар было нечего. Они и без того глядели на них как волки.
Но это все-таки был бы рискованный шаг, схватить царика и отправить в Москву.
Казаки совсем не хотели идти под московскую руку. Ни под московскую, ни под польскую.
Никуда они не хотели.
Они хотели быть тоже сами по себе.
И мысль Молчанова понемногу стала обращаться на другое.
В отряде запорожцев, которых он привел с собой в Калугу, был один, на которого, как ему казалось, можно вполне положиться.
Звали этого человека Капут.
Капут был грамотный и даже знал немного по-латыни. От безделья он иногда разводил на воде мел, очинивал дорожным ножом гусиное перо и начинал писать, макая перо в разведенный мел, что приходило в голову.
Раз Молчанов застал ело за этим занятием и надивился искусству, с которым выводил он буквы и делал разные завитушки и росчерки.
Капут писал на старой седельной полке:
Finis coronat opus. Капут.
Молчанов знал, что Капут по-латыни значить голова. Но запорожцы звали Капута не Капут, с ударением на первом слоге, а с ударением на последнем слоге.
И, разглядывая то, что Капут написал на седельной полке, он спросил у него:
— Тебя правильно как звать: Капут (и он сделал ударение на последнем слоге) или Капут.
Капут продолжал выводить завитушки вокруг своей фамилии, склонив немного голову на бок и прищурив левый глаз. При этом видно было, как он для чего-то ворочал во рту языком и язык его упирался изнутри то р одну, то в другую щеку.
Сделав последний росчерк, он сначала полюбовался на свою работу, выпрямившись, нагнув голову к плечу и держа перо над полкой.
Потом, найдя, должно быть, что в сделанном уже нечего прибавить, он положил перо и ответил, взглянув на Молчанова через плечо:
— Хотя правильно было бы называть меня Капут, с пришлепкой в начале, но меня зовут Капут.
И тут он мотнул головой вниз и шлепнул себя ладонью по темени.
После этого он снова поглядел через плечо на Молчанова, повернув к нему голову.
Молчанов стоял позади него за табуретом, на котором он сидел.
По-латыни Капут значит голова, а у нас говорят не Caput, а Капут. Вы знаете, что такое значит Капут?
— А что это значит? — сказал Молчанов, хотя приблизительно ему и было известно значение этого слова.
— Капут значит конец, крышка… Вы знаете, как я бью?
И, сжав правую руку в кулак, он сделал ею такое движение, как будто в кулаке у него был нож, и он хотел воткнуть его. в стол.
А сам продолжал смотреть на Молчанова снизу-вверх, и оттого, что так смотреть ему было неловко, от напряжения на лбу у него собрались морщины.
— С одного удара, — продолжал он, — если попаду хорошо. Я мечу всегда в темя. Вы знаете, я кулаком раз разбил чугунный котел.
Не разжимая кулака, он вытянул руку во всю длину, положив ее на стол.