Чернокнижник Молчанов [Исторические повести и сказания.]

Любич-Кошуров Иосаф Арианович

ГЛАВА XIV.

У Молчанова было две причины, заставившие его бежать из Москвы.

Он не придавал особенного значения тому, что украл, как про него говорили в Москве, жидовскую девку.

Никакая кара за это его не ожидала. Но у него было другое дело, посерьезнее.

Во-первых, он как-то так обошел одного видного московского боярина, что боярин в благодарность за его «волхования» записал на него двух своих дворовых людей и в придачу к ним пару хороших лошадей и сани.

А,

во-вторых, у него случилась кровавая драка с дворянами, проживавшими у этого, обойденного им боярина.

В драке он был ранен и сам убил троих.

Он был хороший фехтовальщик. Это его спасло от неминуемой смерти. Да спасла его еще темная ночь, когда драка случилась.

В ту же ночь на заре он и уехал в Тушино.

Из Тушина он намеревался пробраться вместе со своей еврейкой в Калугу искать милостей при укрывшемся там тушинском царике.

Он уже заранее обрекал себя на всякия унижения, которые ему придется претерпеть во время хождений по близким царику людям.

Но дело изменилось сразу.

В Калугу его сопровождал отряд хорошо вооруженных и хорошо знающих военное ремесло людей.

Не семь человек, а целая сотня.

Будь у него только семь человек, он ехал бы в возке, кутался бы в шубу и, вероятно, за всю дорогу из этого возка не вылез бы ни разу.

И вступил бы в Калугу, как ищущий защиты и приюта бедный, обиженный московский дворянин… Но теперь он мог показать себя совсем с другой стороны.

Не зачем было унижаться и просить.

Он решил, что вступит в Калугу на заре в вычищенном панцире, построив своих запорожцев по четыре в ряд.

Не помощи он хотел просить у тушинского царика, а сам ему хотел предложить помощь.

Он обещал своим запорожцам хоромы и жалованье и объявил кроме того, что раз представится случай взять на саблю какую-либо боярскую или дворянскую усадьбу, или монастырь, он этому не только препятствовать не будет, а и сам приметь участие и пойдет на нож и на пулю «в первую голову».

Он говорил им, что хорошо знает все подмосковье, верст на сто кругом и может указать, где и какое зверье закопалось в норы.

Одним словом, в глазах запорожцев он был именно такой человек, который им был нужен…

Им уж становилось скучно мерзнуть по большим дорогам, поджидая проезжих в Москву и из Москвы. А все деревни, все церкви, все усадьбы дворянские и боярские были уже давно обшарены… И нечего там теперь было искать.

Поэтому они и пошли за Молчановым в Калугу.

Но Молчанов немного ошибся в своих расчётах относительно того, какое положение он займет при царике.

Посланные им вперед два запорожца с поручением найти жилье хотя бы для баб только к утру разыскали совсем почти на краю города, около самой стены нежилой дом о двух комнатах с небольшим прирубком.

Дом стоял заколоченный.

Молчанов предполагал, что сам он эту последнюю ночь своих скитаний проведет в поле, у стены Калуги, разведя костры… А баб в возке отправить в город, не дожидаясь утра.

Но обстоятельства сложились так, что в поле пришлось заночевать и бабам.

Вступил он в Калугу действительно на заре, когда в церквах начались обедни и улицы были полны народу.

Именно этого он и хотел.

Когда ночью его запорожцы развели в поле костры, подъезжал к кострам Урус не один, а с целой толпой вооруженных всадников — татар и московских людей.

И Урус опрашивал запорожцев, готовивших у костров варево:

— Чье войско?

И когда узнал чье, стал смотреть туда, куда показывали ему запорожцы.

И увидел статного всадника в польском панцире и шлеме, стоявшего на освещенном костром, красном снегу…

Была красивая картина: огонь костров горел на панцире и шлеме, и фигура всадника казалась огненной фигурой.

Узнав от Молчанова, что он хочет служить его пресветлому величеству. Урус ускакал со своими татарами и московскими людьми в город и имел совещание с пресветлым величеством, уже собравшимся ужинать.

Царик обрадовался.

Но Урус был угрюм.

Он сказал царику:

— Чем их больше, тем меньше нас.

— Как так? — сказал царик, поднося ко рту большую серебряную чарку. Он уже приготовился опрокинуть чарку в рот, но не сделал этого. И так и остался с открытым ртом, глядя на Уруса, что он скажет еще в пояснение тому, что сказал.

Урус объяснил очень просто:

— К нам только и идут одни дорожные грабители. Чем их будет больше, тем нас будет меньше, потому что они ползут сюда со всех сторон, а наши больше не идут.

У Уруса с цариком были почти приятельские отношения. Царик ему доверялся во всем.

— А почему не идут ваши? — сказал царик и поскорее опрокинул чарку в рот, крякнул, потер грудь ладонью и закусил, зачерпнув из серебряной миски. серебряной ложкой студня с хреном.

Царик, как и Урус, был невысок ростом. Борода у него была курчавая, русая, круглая и веселые голубые глаза.

Одет он был в виду позднего часа, близкого к отходу ко сну, в пунцовую шелковую рубаху, без надеваемого обыкновенно поверх рубахи полукафтанья.

На ногах были татарские мягкие, шитые бисером туфли с загибающимися вверх острыми носками.

Широкия шелковые шаровары на сдержках у щиколоток были, как и рубаха, ярко-красного цвета.

— Почему же они не идут, ваши? — повторил он, опять наполняя чарку водкой.

И видно было, что, хотя его интересует этот вопрос, почему идут к нему казаки, а татары не идут, — его вместе с тем привлекает и серебряная чарка, которую он держал перед ртом.

— А? — сказал он, поглядев в чарку и потом на Уруса. И потом опять в чарку.