Чёрные очки (aka "Проблема с зелёной капсулой")
Шрифт:
Эллиот изучил позицию и повернулся к Хардингу.
— Почему вы поместились слева? — спросил он. — Разве в середине было не лучшее место для съемки? Сидя слева, вы не могли снять Немо, когда он вошел через окно.
Хардинг вытер лоб.
— Откуда мне было знать, что должно произойти? — осведомился он. — Мистер Чесни не объяснил, чего нам следует ожидать. Он просто сказал: «Сядьте здесь». Надеюсь, вы не думаете, что я собирался с ним спорить? Только не малыш Джорджи. Я сидел — вернее, стоял — здесь, и обзор был достаточно хорошим.
— Какой смысл в этом споре? — сказала Марджори. — Конечно,
— Были, — вежливо подтвердил профессор Инграм. — Я вас ощущал.
— Что-что? — встрепенулся Хардинг.
Лицо профессора приняло свирепое выражение.
— Я ощущал ее присутствие, молодой человек. Я слышал ее дыхание. Я мог протянуть руку и коснуться ее. Правда, на ней было темное платье, зато у нее очень белая кожа, поэтому ее руки и лицо были видны в темноте так же хорошо, как ваша рубашка. — Откашлявшись, он повернулся к Эллиоту: — Могу поклясться, инспектор, что никто из них не покидал комнату. Я все время краем глаза видел Хардинга и в любой момент мог прикоснуться к Марджори. И если они скажут то же самое обо мне...
Инграм вежливо склонился к девушке. Эллиоту он казался похожим на врача, проверяющего пульс пациента.
— Конечно, вы были здесь! — воскликнула Марджори.
— Вы в этом уверены? — настаивал Эллиот.
— Абсолютно. Я видела его рубашку и лысину, слышала его дыхание... Если вы когда-нибудь присутствовали на спиритическом сеансе, то знаете, что всегда чувствуешь, когда кто-нибудь покидает группу участников.
— А что вы скажете, мистер Хардинг?
Молодой человек колебался.
— Ну, по правде говоря, большую часть времени я не отрывал глаз от видоискателя, поэтому не имел особой возможности осматриваться. Хотя погодите! — Он ударил правым кулаком по левой ладони, и на его лице отразилось колоссальное облегчение. — Не торопите меня... Как только тип в цилиндре ушел со сцены, я шагнул назад и выключил камеру. Налетев на стул, я оглянулся и увидел Марджори. Я видел, как сияют ее глаза. Может, это не слишком по-научному, но вы понимаете, что я имею в виду. Конечно, я и так знал, что она здесь, так как слышал, как она сказала «Нет!». Но я также видел ее, да и вообще, — он широко усмехнулся, — можно не сомневаться, что ростом она меньше пяти футов и девяти дюймов, а тем более шести футов.
— А меня вы видели? — осведомился профессор Инграм.
— Что? — рассеянно отозвался Хардинг, не сводя глаз с Марджори.
— Я спросил, видели ли вы меня в темноте.
— Конечно. По-моему, вы пытались посмотреть на ваши часы, наклонившись к ним. Вы тоже были здесь.
Хардинг так оживился, что казалось, он вот-вот начнет ходить взад-вперед, засунув большие пальцы в проймы жилета.
Но Эллиот чувствовал, что туман вокруг него сгустился еще сильнее. Дело грозило ввергнуть его в психологическую трясину. Тем не менее он мог бы поклясться, что эти люди говорят правду или думают, что говорят ее.
— Перед вами неопровержимое корпоративное алиби, — снова заговорил профессор Инграм. — Никто из нас не мог совершить это преступление. Вот фундамент, на котором вы должны строить ваше дело. Конечно, вы можете сомневаться в наших показаниях, но их
— Боюсь, сэр, мы не сможем этого сделать, если здесь нет еще одной лампы «Фотофлад», — отозвался Эллиот. — Та только что перегорела. К тому же...
— Но... — начала Марджори и умолкла, озадаченно глядя на закрытую дверь.
— К тому же, — продолжал Эллиот, — не только у вас может оказаться алиби. Хочу спросить вас кое о чем, мисс Уиллс. Недавно вы заявили, что часы в кабинете шли правильно. Почему вы в этом уверены?
— Прошу прощения?
Эллиот повторил вопрос.
— Потому что они сломаны, — ответила Марджори. — Я имею в виду, сломана штучка, которой передвигают стрелки, так что изменить положение стрелок невозможно. А часы наши всегда шли точно — секунда в секунду.
Профессор Инграм усмехнулся.
— Понятно, — кивнул Эллиот. — Когда сломался винтик, мисс Уиллс?
— Вчера утром. Памела — одна из служанок — сломала его, когда убирала в кабинете дяди Маркуса. Она заводила часы, держа в другой руке железный подсвечник, задела им винтик и отломила головку. Я думала, дядя придет в бешенство. Понимаете, нам разрешалось убирать кабинет только раз в неделю. У него там все деловые бумаги и, самое главное, рукопись, над которой он работал и которую не позволял трогать. Но этого не произошло.
— Чего именно?
— Дядя не пришел в ярость — совсем наоборот. Он вошел в кабинет как раз после того, как это случилось. Я сказала, что мы можем отправить часы в мастерскую Симмондса в городе, где их быстро починят. С минуту дядя Маркус стоял и смотрел на часы, а потом вдруг расхохотался. «Нет-нет, — сказал он, — оставь их в покое. Сейчас они показывают правильное время, которое невозможно изменить, и на это приятно смотреть». (Часы как раз завели, а завод у них рассчитан на восемь дней.) Дядя добавил, что Памела — прекрасная девушка и будет благословением для ее родителей в их старости. Я хорошо это помню.
Почему, думал детектив-инспектор Эллиот, так произошло — человек стоит перед часами и внезапно разражается смехом? Но на размышления у него не было времени. Вдобавок к прочим неприятностям из холла вошел майор Кроу.
— Можно вас на минуту, инспектор? — попросил он странным тоном.
Эллиот вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Просторный холл был отделан светлым дубом; широкая лестница вела на второй этаж, а пол был так отполирован, что в нем отражались края ковров. Торшер отбрасывал свет на лестницу и телефон на подставке.
Лицо майора сохраняло обманчивую мягкость, но взгляд был сердитым. Он кивнул в сторону телефона:
— Я только что говорил с Билли Эмсуортом.
— Кто это?
— Парень, чья жена родила этой ночью и роды принимал Джо Чесни. Я знаю, что сейчас поздно, но подумал, что Эмсуорт, вероятно, празднует с друзьями. Так оно и оказалось. Я ничего ему не сообщал — только поздравил, и, надеюсь, его не удивило, что я ради этого позвонил в два часа ночи. — Майор тяжко вздохнул. — Ну, если часы в кабинете идут правильно, у Джо Чесни железное алиби.