Черные псы пустыни
Шрифт:
— У тебя здесь нет друзей?
Урук подумал о Джареде, вспомнил, как тот спас пса. Он уважал царя воров, ему нравился этот человек, но о дружбе пока говорить рано. Нет у него друзей! Мана не позволяет…
— Нет у меня друзей. Я не тот человек, который будет полезен другу в битве.
Тумак удивился.
— Я, конечно, ничего не понимаю в сражениях, но думается мне, что с мечом ты справишься, господин.
— С мечом справлюсь, это точно. Но есть у меня причины, чтобы не лезть в битву.
— У всех они есть, — согласно закивал головой повар.
Пес уже сожрал все содержимое миски и вылизывал посудину.
— Ты даже не пойдешь посмотреть?
— Смотреть на сражение?
Вот ведь глупая затея! Во время Войны Трех Племен зрителей не было. Все, кто мог держать оружие, сражались.
— А я дочь возьму. Вот только ты позавтракаешь… К тому времени богатеи уже сгинут с улиц.
— Однажды я уж воевал, — сообщил Урук. — Давно это было.
— В Шинаре?
— Нет. Знаешь, что такое джунгли?
— Конечно. Деревья. Как в рощах к северу от города. Мы с женой там гуляли когда-то.
— Ничего похожего. Трудно даже вообразить такое. — Урук огляделся, как будто подыскивая подходящее сравнение. — Представь себе место, где каждый день идет дождь. Ливень! Где в пяти шагах ничего не видно, так густо растут деревья.
— Нет, господин, — наморщив лоб от тщетного умственного усилия, признал Тумак. — О таком я не слыхивал.
— Мы воевали с двумя племенами, которые возделывали землю. Сначала мирно жили, ладили. Мы их снабжали мясом, они нас… — Урук не смог вспомнить, как называется «батат» на общем языке Шинара. — Ну, они нам давали такие… как будто фиги, только большие, под землей растут.
— Под землей? — удивился Тумак. — В пещерах?
— Да неважно. — Урук не хотел отвлекаться от темы. — Чтобы выращивать эти плоды, нужно много открытой земли. Люди этих племен стали срубать деревья. Мы их уговаривали сажать растения между деревьев, но они не хотели… или не могли. Пути животных изменились. Мы их добром просили прекратить вырубку, но они…
— Вы победили?
— Трудно сказать. — Урук почесал пса за ухом. — Но деревья рубить перестали. Если это победа, то мы победили.
— Ты кого-нибудь убил?
— Все здесь, — сказал Урук.
Нума вгляделась в толпу земледельцев, стоявших напротив, через поле.
— Запах какой… — прошептала она.
Урук втянул носом воздух.
— Цветы.
— И трава… вянет от жары.
— Мы готовы, — прошептал Урук. — Давай сигнал…
— Да, да, — голос Нумы звучал печально. Противник за полем зашевелился. Они там тоже готовы. Время сражаться. Нума открыла рот, но не успела издать ни звука. Мимо них промелькнула оса. Нума проводила жужжащий комочек взглядом. Оса устремилась вперед по прямой, но внезапно как будто натолкнулась на невидимую стену. Развернувшись, она улетела прочь.
— Что, Нума? — спросил Урук. Нума улыбнулась. Какое предзнаменование
Нума повернула голову к Уруку и произнесла:
— Вперед.
И тут же, возвысив голос, выкрикнула:
— Сокрушите их!
Оглушительный вопль вырвался из глоток охотников, все бросились вперед. В глазах горел огонь битвы. Последние ночи Нума рассказывала соплеменникам о битвах прадедов, об их подвигах. Дети жадно впитывали эти истории. Урук помнил, как сам он еще мальчиком с замирающим сердцем вглядывался в пламя костра, прислушиваясь к голосу рассказчицы. Он представлял себе, как вырастет сильным и смелым, как станет таким же доблестным воином и охотником, как его предки. Нума не забывала разъяснять слушателям цель предстоящего сражения. Все время приходилось держать ухо востро, соседние племена больших джунглей могли напасть на них, похитить их мясо и шкуры, сжечь хижины вместе со спящими в них детьми. Вот и сейчас крестьяне крадут у них пищу, вырубая деревья. Крупная дичь уйдет, а охотникам останутся лишь рощицы с мелкими птахами. Крестьяне покушались на Ману, их боги замахнулись на дух живой природы. Племя Урука должно преградить им путь. «Убить тех, кто этого заслуживает». Так говорили люди племени Урука. Сам он представлял себе войну как большую охоту. Мана будет рада новой дичи.
Много позже Урук понял, что заблуждался. Война — не охота. Настоящий охотник любит и уважает свою добычу, даже преследуя и убивая ее. Животное боится охотника, но между ними нет ненависти. Война — совсем другое дело. В тот день, пересекая поле с копьем наизготовку, Урук не просто желал крестьянам смерти. Он жаждал услышать их стоны. Война — убийство. Доброе ли это дело? Урук не знал ответа на этот вопрос. Об этом нужно спросить Ману. И если Урук когда-нибудь предстанет перед ней, он так и поступит.
Нума возглавила атаку. Они врезались в ряды противника, и Урук потерял ее из виду. Он хотел прорваться к ней, но враги то и дело заступали путь. Он сметал преграды на своем пути, но его копье только вспарывало одеяния из шкур и ни разу не вонзилось в человеческое тело. На древке, как бесформенные флажки, болтались два обрывка звериной кожи. Размахивая оружием, Урук медленно продвигался вперед, как будто брел по мелководью вдоль берега реки, в поисках брода. Он уже подумывал, не отойти ли назад, чтобы попробовать прорваться в другом месте, как вдруг услышал стон Нумы. Позже он удивлялся, как смог распознать ее голос в неразберихе своих и чужих воплей, выкриков, в треске ломающихся копий. Но в тот момент ему было не до размышлений.
— Нума! — крикнул Урук. Он кинулся на голос, расчищая себе дорогу копьем, но не мог ее найти.
Богиня хранила его, ибо Урук забыл о войне. Он искал Нуму, думал только о ней. Они всегда были добрыми друзьями, но последние месяцы сблизили их еще больше. Он проводил в хижине жрицы ночи, приносил ей травы и редких насекомых. Старшие соплеменники улыбались, глядя на ладную пару. И мать Урука ничего не имела против.