Черный альпинист
Шрифт:
— А почему? Вы, если я правильно поняла, представитель каких-то там силовых структур? Мне так и кажется, что сейчас там всем наплевать на прямые свои дела, — не унималась Ляля.
— Побыл и представителем, — кивнул Тахир. — Теперь ушел туда, где поспокойней, в частное агентство. Там и заработки, и даже поинтересней.
— Правда? — Марина очень удивилась. — А почему я ничего не знаю?
— Зачем это тебе? Я же говорил много раз, женушка, что работа и дом для меня — вещи непересекающиеся. Я из Азии, и мой отец никогда дома не говорил о работе, потому что отдыхал дома, о детях говорил, о планах семьи, деньги матери на
— Во чешет, да! — обернулась сердитая Марина к Ляле. — Главное, мы оба родом из Алма-Аты, и ничего подобного я там не наблюдала. Вполне европейские нравы, точнее, советские: мужики пьют, жены их ругают и колотят, футбол у телека по вечерам и мечты о пикничке с приятелями на Капчагае.
Дамы непрерывно прихлебывали шампанское. Тахир не хотел ни разговаривать, ни пить, — усталость навалились, как объятия большой хищной птицы. Извинился, вышел в ванную. Принял душ, вымыл голову, переоделся в домашнее. Когда вернулся в гостиную, Марина спала на диване, на столе лежал опрокинутый ее бокал в лужице напитка. Ляля сидела в кресле, грустно поглядывая на спасовавшую подружку.
Он поднял жену на руки, пронес в спальню. Платье, скользкое, прилипшее к телу, как змеиная кожа, снять не смог, а Марина просыпаться не желала. Лишь хныкала и крепко прижималась к нему во сне. Тахир рад бы был улечься тут с ней, повеселиться, — но с пьяной иметь дел не мог, противно, может быть, давно уже такой зарок дал. А между тем, они не спали вместе уже около месяца. И никто ему не подвернулся (Тахир иногда спал с проститутками, дорогими, бывали и случайные интрижки, но в последнее время хватало других, насущных забот). Вернулся к гостье.
Ляля, беззаботно улыбаясь, показала опустевшую бутылку:
— У вас коньяка не найдется? — спросила жалобно. — От шампанского голова болит, лишь из-за Маринки решилась пить.
Он достал из бара «Белый аист», подозревал, что гостья скривится. Ляля же внимательно изучила этикетку — коньяк был старый, советского доперестроечного разлива и десятилетней выдержки, — радостно закивала. Плеснул, и не подумав заменить бокалы, себе, чуть меньше, чем ей.
— Мне Марина ничего не сказала о вас. Вы работаете вместе? — спросил у Ляли.
— Нет, из меня журналистки не выйдет. Ленивая.
— А кто вы?
— В юности была фотомоделью, затем пыталась модельером поработать.
— Не вышло?
— Вышло. Только замужем вдруг оказалась, и муж захотел, чтобы домохозяйкой была. Отдохнула от светской жизни.
— Так вы с Мариной сегодня и познакомились? — удивился Тахир, чуть уже возмущаясь, — не хватало еще, чтобы в дом незнакомых тащила, пусть даже это и пикантная дамочка.
Ляля, по-видимому, была «в дым» пьяна, улыбалась, подмигивала. Щелкала пальцем по бокалу, напоминая, что опустел. Тахир подливал.
— Ну, сложный вопрос. Не так, чтобы сегодня… Я Марину давно знаю, а она меня вряд ли. Я, видите ли, являюсь супругой главного редактора газеты, в которой работает ваша супруга. Ох, еле выговорила. И вдруг решила, что пора с Мариной познакомиться! И познакомилась!
— А зачем? — спросил Тахир.
— Зачем? Действительно, вроде как незачем. Просто ваша Марина спит с моим мужем. Уже больше года. Я женщина культурная, понять могу. И решила: сделаю, как в домах Филадельфии, там жены с любовницами дружат, тесно общаются. Во всех смыслах так спокойнее. Ну и, если честно, любопытно было понять, что мой в ней нашел. Какую изюминку.
— И поняли? — так же тихо спросил Тахир, но коньяк пил уже большими глотками, как водку.
— Совершенно не поняла, — сказала Ляля, наклонившись к нему и широко распахнув глаза.
Глава 3
НОЧЬ В ОКТЯБРЕ
Когда Ляля ушла из квартиры, Тахир не знал. Проснулся внезапно: порыв ветра отворил окно, дробно застучали об пол капли дождя. Было холодно. Посмотрел на часы — три утра. Подошел к окну, закрыл: на бульваре под тусклыми желтыми пятнами от фонарей ветер шевелил мокрые залежи листвы. Медленно проезжали пустые такси. На лавках лежали, как свертки хлама на помойках, алкаши и доходяги.
Переспал, конечно, с Лялей этой. Велико было обольщение поплакаться на теплом плече, тем паче сострадающем (слез, тем не менее, Ляля не дождалась). Она достала из сумочки несколько фотографий, какой-то круиз на теплоходе, вроде бы, вспомнил Тахир, этим летом Марина ездила куда-то. Весь состав газетенки ихней решил отдохнуть. На фотках жена везде соседствовала с мужиком, лысым, толстым, с роскошной бородой, вид у него был самоуверенный. Наверное, решил Тахир, скоро мужик этот сильно переменится. Но все равно не пожалеет о случившемся так сильно, как Тахир, или не успеет, или просто не способен. Нда, Москва, здесь все готовы к веселью, без разбору. Адюльтер, кажется, самое веселое. А курды делают таких мужиков евнухами. Правильно делают.
Разжиревшая, разросшаяся, как гигантская жаба, столица, Все ей нипочем, все заглотнет и переварит. Как стойбище для нечисти, нагло и лениво меняет теперь свой облик Москва: взрывают трущобы, скоблят и обновляют ветхие памятники архитектуры, какие-то щиты и плакаты с кошачьей жратвой, английские слова, ничего русского, ничего советского, ничего не осталось. Вероятно, он задержался, гораздо раньше надо было свалить отсюда. А Марина, она пусть остается, ей в кайф, жить нужно в кайф.
Скорее всего, она не воспылала любовью к этому жирному хряку, и не было этого самого сексуального влечения, каким страдают бабы в американских боевиках. Карьеру девочка делала, ей тоже без связей, без протекции, без московской наглости и пробиваемости трудно пришлось. И нырнула в постель главного, где, кроме нее, такой красивой и умной, уже весь женский штат накувыркался. А что, ничего особенного, даже отличилась на переднем фронте — закрепилась в той постели, а уже затем — и в лучших журналистах издания.
Тахир недолго насиловал Ляльку эту. Ни нежности, ни тепла, ни удовольствия особого не было. Выл, корежил мял, мял ее тонкую кожу и косточки, как зверюга терзает с трудом схваченную добычу. И так хотелось надавить посильнее, сжать шейку или локоток в руке, чтобы хрустнуло и обмякло тельце, — это она принесла беду в дом. На родине когда-то «черных гонцов» убивали на всякий случай… А Лялька и не обиделась вроде, решила, что у него такой секс бытует, с садистским уклоном. Решила кайфовать с извращенцем. Оставила на столе на память одно фото (Тахир просил увезти все), там изображалось нудистское купание и Марина верхом на лысом. Тот конька-горбунка изображает. Тахир взял фотографию, хотел порвать, да за окно, но осенило — ему же физиономия редактора нужна!