Червонные сабли
Шрифт:
Наконец заиграла музыка. Громадный занавес дрогнул, зашевелился и поплыл в разные стороны. Открылась сцена, такая большая, что целый эскадрон мог бы вместиться. Там и артистов собралось не меньше роты, и все в железных шапках, похожих на буденовки. У каждого в руках пика и щит. Они хором грянули песню:
Солнцу красному слава, слава,
Князю Игорю слава, слава!..
– Чего она поет?
– шепотом спросил Гаро.
– Тс-с, тише. Так полагается петь под музыку.
Всем князьям нашим слава, слава,
Рати хороброй их слава, слава!..
Ленька тоже не мог понять, почему артисты стоят друг против друга и не разговаривают, а поют. Потом содержание стало доходить до его сознания. Все становилось понятно. Русский князь попал в плен. Вышел к нему хан Кончак, все равно что Врангель. Ленька подумал, что сейчас начнет Кончак пытать князя. Но, как видно, хороший попался хан. Подошел он и говорит князю, спрашивает: «Здоров ли, князь? Не болит ли у тебя что-нибудь?» - «Нет, - говорит, - ничего не болит».
– «А чего ж ты приуныл, гость мой дорогой, что призадумался? Ты, - говорит хан, - первый друг мне и брат, и не в плену ты вовсе, а в гостях у меня». Заливает пулю хан, хитрит. Ленька хорошо знал, что враг не прощает и не дай бог попасть в плен. Потом хан Кончак поговорил и ушел. И тогда князь Игорь вышел из палатки и начал петь: «Дайте, дайте мне свободу. Я свой позор сумею искупить!..»
Хорошие слова говорил, то бишь пел, князь, и все про свободу. Еще бы, ничего нет хуже, если враг скрутит тебе руки за спиной и начнет кинжалом резать.
Не успел Ленька узнать, что было с князем дальше, как зажглась люстра. Все поднялись со своих мест. Называлось это антракт.
В театре было холодно. Пришли в буфет, а там уютно шумел примус. На огне стоял громадный чайник. Буфетчица прихватывала его тряпкой и разливала чай в граненые стаканы. Продавали морковные пирожки. В буфете было тесно, люди стояли в затылок, согревая друг друга. Когда подошла очередь Ленькиных коммунаров, взяли двадцать стаканов чая и, обжигаясь, расплескивая, несли их сквозь толпу. Пиля у окна стоя, потому что возле буфетных столиков не было табуреток. Расплачивался Макарка. Он хмуро вытаскивал деньги из-за пазухи и ворчал, что дорого стоит чай. Ребята весело подмигивали ему: дескать, раскошеливайся, наркомфин, не жалей денег для родной коммуны.
Едва успели дохлебать чай вприглядку, как прозвенел колокольчик. Надо было спешить на галерку, досматривать, что было дальше с князем: завоевал он свободу, или его замучили дикие белогвардейцы. Макарка не захотел оставаться в царской ложе и пошел с друзьями.
Снова открылся занавес, и предстала красивая картина: шатры в степи, и месяц на небе. Так и пахнуло чем-то родным и далеким, боями и походами...
Из шатров стали выбегать солдаты хана - половцы, и началась такая пляска! Радовались враги. А князь томился в неволе, тосковал по родине. Потом он задумал бежать из плена. Ленька сочувствовал князю Игорю, и хотелось подсказать ему - не бойся, мол, рубай гадов. Но в зале было тихо, и лишь изредка покашливали зрители.
Однако молодцом оказался князь, не поддался хану. Подглядел ночью, где стояли посты, - и бывайте здоровы! Убежал князь, чтоб спасать Русь от недруга. Хорошо получилось! Будет Леньке что рассказать бойцам, когда вернется в эскадрон.
6
Из театра возвращались по Петровке. В темноте не было видно луж, и кое-кто угодил в самую середку. Макарка окончательно промок в своих лаптях.
Третий Дом Советов гудел от голосов. Во всех окнах горел свет. Делегаты возвращались отовсюду: кто с вечера поэта Маяковского, кто с диспута, из театра. Только Яша Пожарник и еще человек десять пришли с завода, с красными бантами на груди.
– Вы где были?
– На коммунистическом субботнике.
Всем сделалось неловко. Еще перед театром в общежитии разгорелся спор. Яша Пожарник предлагал в честь съезда пойти на завод в помочь москвичам в работе. Он доказывал, что ходить в театры в настоящее время аполитично, что незачем попусту тратить время, когда в стране разруха. Над Яшей посмеялись, как над чудаком, - дескать, стоило ехать в Москву за две тысячи верст, чтобы работать на субботнике, как будто это нельзя было сделать у себя дома. Но теперь все чувствовали себя виноватыми. И что было вовсе удивительным - Оля воронежская тоже ходила на субботник.
Не спали долго. Сам собой возник спор о спектакле. Кое-кто называл его буржуйским. Матрос с Балтики сказал:
– Хватит, мы своего царя Николку насилу скинули, а тут опять князей нам подсовывают.
– Ладно, - сказал Митя Азаров, - давайте лучше споем.
– И он первым затянул:
Мы светлый путь куем народу,
Мы счастье Родины куем...
Ребята подпевали:
И за желанную свободу
Мы все боролись и умрем!
Ребята разбирали постели. Ленька снял гимнастерку, и Пожарник увидел его забинтованную грудь.
– Ранен?
– с уважением спросил Яша.
– С крыши упал...
Лежа в постели, Ленька думал: сколько нового узнал он, прожив в Москве одни сутки! Он так устал от переживаний, что забыл про Тоньку. А ведь она здесь, может быть, даже была в театре, а завтра на съезде объявится. Хорошо бы!
Часов в двенадцать ночи, когда стал утихать шум в коридорах, разговоры и смех в спальнях, застучали на лестницах шаги. Кто-то пробегал мимо дверей, поочередно открывал то одну, то другую и выкрикивал:
– Братва, завтра на съезде выступает Ленин!
Полетели вверх одеяла, подушки, и уже было не до сна. Наконец-то станет все ясно: завтра Ленин объявит мобилизацию, а там - винтовки в руки, и всем съездом на фронт, на Врангеля.
Глава пятнадцатая. ВСТРЕЧА С ИЛЬИЧЕМ
Коммуна! Слушайте, друзья,
Вот что оно такое.
Хочу сказать об этом я
Всем маленьким героям.
Коммуна значит братски жить,
А вырастем - тиранов бить!
Да здравствует Коммуна!
Ребята,
Да здравствует Коммуна!
1
В эту ночь Третий Дом Советов не спал: до самого рассвета в комнатах и коридорах слышались голоса и песни. Тишина воцарялась на какой-нибудь час. И снова захлопали двери, застучали по лестницам шаги.
Проснулась и комсомольская коммуна.
– Братва, шесть склянок пробило, пора на съезд собираться, - матрос с Балтики командовал, а сам еще лежал в постели.
– Всем приодеться!
– подхватил Митя Азаров.