Червонные сабли
Шрифт:
У Леньки заныло сердце. Друзья там рубятся с врагом, а он далеко от них и ничем помочь не может...
– Ладно, не расстраивайся, - успокоил его Митя Азаров.
– На Южный фронт поехал Фрунзе. Ленин сказал, что Врангеля надо ликвидировать до начала зимы.
– А откуда ты знаешь?
– спросил Ваня Гармаш.
– Калуцкие все знают...
В комнату прибывали новые жильцы, выбирали себе койки поближе к окнам.
Гаро высыпал на стол остатки кавказских даров - изюм, лаваш, инжир и овечий сыр.
– Коммуна, подходи кушай. Рамецек, керек ингернер! Бери, не стесняйся.
– Да у вас коммуна?
– с радостным удивлением спросил Митя Азаров.
– Если так, пишите и меня.
– И он принялся выкладывать на стол все, что привез с собой в мешке: буханку кислого калужского хлеба, три пачки махорки и сырую картошку. Решив, что этого мало, он выгреб из кармана деньги.
– Я тоже хочу быть в коммуне, - заявил паренек из Смоленска, по имени Макарка.
Не успели оглянуться, как на столе выросла горка из денег, папирос, кулечков соли и всевозможных продуктов.
– Ого, надо выбирать завхоза!
– Пускай Макарка будет казначеем: он парень тихий, не разбазарит общественное добро.
– Макарка, ты не мошенник?
– спросил в шутку Митя Азаров.
– Вроде нет...
– стеснительно улыбался смоленский делегат.
– А почему ты такой маленький, с аршин?
– Не знаю, не растется...
– Есть нечего, потому и не растет, - заключил Ваня Гармаш.
– Принимай дела, народный комиссар финансов.
– А куда мне их девать?
– озабоченно и серьезно спросил Макарка, растерянно глядя на деньги.
– Прячь за пазуху.
Под смех ребят Макарка и в самом деле стал запихивать деньги за ворот рубахи, потом застегнул пуговицы и подпоясался веревкой. На лбу у него появились суровые складки - уж очень велика ответственность за общую казну.
Весть о коммуне разнеслась по всему Дому Советов. Кое-кто даже пытался переселиться из других комнат к коммунарам.
– Смотря откуда вы, - шутил Митя Азаров.
– Вятские - ребята хватские: семеро одного не боимся.
Рыжий паренек, курянин, тоже был принят в коммуну. Его звали Яшей, а фамилию никто не спрашивал: прозвали Пожарником за огненный цвет волос.
Попросилась в коммуну и Оля воронежская, которая жила в соседней комнате с девушками.
Подходило время обеда. Митя Азаров поднял над головой талоны и скомандовал:
– В колонну едоков стройся! В трапезную шагом - ырш!
С шутками, смехом спустились по лестнице на нижний этаж. В столовой сдвинули столы, уселись с обеих сторон. Хлебали из оловянных мисок щи, с аппетитом уплетали картофельные оладьи. А когда принесли на третье компот, раздались хлопки.
– Вот это житуха! Гаро, не из твоего кишмиша компот сварили?
– Мой кишмиш трамвай остался, - улыбался Гаро.
4
После обеда стали собираться в Большой театр, хотя еще оставалось до вечера много времени.
– Царь-пушка пошли смотреть!
– воскликнул Гаро.
Митя Азаров, приезжавший в Москву не раз, вызвался быть проводником.
Шумной толпой высыпали на Садово-Каретную. Шагали по булыжной мостовой. Москвичи оглядывались на пеструю толпу приезжих. Михо Гогуа был в черкеске. Макарка - в лаптях. Гаро выделялся высокой, похожей на дыню бараньей шапкой - сачахлу.
Выглянуло солнце, и мокрые листья у сада «Эрмитаж» заблестели рассыпанным золотом. Они покрывали узкий тротуар, ухабистую мостовую, плавали в лужах.
Навстречу ребятам громыхали по булыжнику водовозы с бочками, в которых плескалась вода. Обгоняли их облезлые автомобили, похожие на «паккард», что был в Ленькином эскадроне. Проносились, обдавая прохожих грязью, легкие фаэтоны. Тяжело тащили груженые телеги ломовики. У коней-битюгов свисали длинные гривы, и от этого лошади казались сказочно-былинными.
На Страстной площади бронзовый Пушкин задумчиво стоял на пьедестале в окружении старинных фонарей.
Гаро остановился как зачарованный и, сложив руки на груди, что-то шептал. Четыре чугунных столба были скованы между собой: цепи гирляндами лежали на земле, опоясывая памятник. Кто-то укрепил на фонарях два красных флага, и они трепетали на ветру.
– Думает...
– тихо сказал Гаро.
– О чем думает?
– О нас, - ответил Митя Азаров.
– Большевик, да?
– спросил Гаро.
– Кто, Пушкин? Считай, что так.
– А цепи зачем?
– Царь держал поэта в неволе, потому и цепи...
Ленька слушал и помалкивал: про Пушкина он слыхал еще в детстве, знал его сказки, только никак не думал, что он тоже боролся против царя.
Ребята, притихшие, слушали, как Митя читал:
Слух обо мне пройдет по всей Руси великой
И назовет меня всяк сущий в ней язык,
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой
Тунгус, и друг степей калмык...
«Друг степей калмык... Ведь это про Оку Ивановича сказано», - подумал Ленька. А Гаро все оглядывался на памятник и повторял про себя:
– Вай-вай, еркатэ мард... [4]
Делегаты во главе с Митей шли по Тверской вниз, прыгая через ямы и рытвины, обходя лужи, останавливались у витрин, рассматривали плакаты, карты фронтов. Возле «Окоп РОСТА» задержались, разглядывая смешные рисунки, читая стихи под ними:
Что делать, чтобы сытому быть?
4
Железный человек.