Четвертая Беты

Маркосян-Каспер Гоар

— Какая разница — собственными, чужими? Если хочешь знать, так даже честнее. Не понимаю, почему тебя огорчает именно этот факт. Разве ты не знал, какая куча подонков подобралась в твоем Правлении?

— Так я же был членом этого самого Правления, — сказал Маран безнадежно. — Пусть и без права голоса, но был. От этого никуда не денешься.

Поэт промолчал.

— Маран, — тихо спросил Дан, — а раньше ты об этом Высшем Суде не знал?

— О Суде знал. Он был создан приказом Изия для рассмотрения особо важных дел… что-то они действительно

рассматривали, например, дело Тонаки и прочих. Но о законе, который позволял без всяких доказательств, без какой-либо судебной процедуры взять и подмахнуть приговор кому угодно… хочешь, верь, хочешь, нет, но об этом я даже не слышал. Они все предусмотрели, думаю, что об этом знали только они сами, даже секретарем, который передавал имена приговоренных исполнителям, был один из членов этого, так называемого, суда. Но все равно… Как вы не понимаете?

— Чего там не понять, — сказал Поэт вдруг.

Он подошел к Марану, стал рядом и бережно провел кончиками пальцев по папкам — груда доходила ему до подбородка.

— Маран! А когда ты об этом узнал? Недавно, наверно?

— Два дня назад.

— Иными словами, ты двое суток не спал. Так?

— Ну?

— Давай отложим наш разговор. До вечера, скажем, а лучше до завтра. И сунь пока эту бумажку в ящик стола. Такие решения надо принимать на свежую голову. А? Ты же человек рассудительный, не то что я. Отложим?

— Отложим, — согласился Маран после минутной паузы. Он оставил Поэта, вернулся к окну, толкнул стекло, впустив в комнату свежий утренний воздух и тишину еще спящего города… нет, не тишину. Откуда-то донесся чуть слышный гул отдаленных голосов, высокий сильный тенор вывел несколько нот — обрывок незнакомой песни, и праздничными колокольчиками рассыпался женский смех.

Дан вздрогнул от неожиданности. Поэт склонил голову и коснулся лбом чудовищного хранилища преступлений и оборванных судеб, словно воздавая последнюю почесть погибшим, затем повернулся к Марану.

— Я хочу сходить к Дине. Повидаться, и потом я оставил у нее свою ситу. Пойдем вместе? Сегодня ведь выходной, я правильно помню? И не говори, что у тебя все равно полно дел. Брось все и посвяти день чудом воскресшему другу. Пошли?

— Который час? — сказал Маран вместо ответа, рассеянно оглядываясь в поисках часов. — Так. К Дине идти не надо.

— Почему? — не понял Поэт.

— Она сейчас наверняка здесь рядом, во дворце Расти.

Удивительное дело, подумал Дан, сколько времени дворец лежит в развалинах, а бакны продолжают говорить о нем, как о… живом. Он мысленно улыбнулся своей оговорке. Так иногда о дорогих покойниках говорят в настоящем времени…

— Во дворце? Что она там делает?

— Так сегодня же выходной, как ты уже заметил. Горожане восстанавливают дворец.

— Вот за это тебе, друг мой, спасибо!

— При чем здесь я? — ответил Маран с грустной улыбкой. — Это люди сами…

В смежной комнате, куда они вышли, Мит и Санта пили карну, заедая ее чем-то

вроде пирожков.

— Умираю с голоду, — сказал Поэт.

Санта торопливо протянул ему пирожок.

— Мит, — Маран взял предложенную Митом чашку с карной, отпил глоток, — мы уходим. Вызови Науро и Венту. Уберите документы в сейф. И не спите. Могут быть всякие неожиданности.

— Что же, все будут сидеть здесь?

— Да.

— А кто пойдет с тобой?

— Никто. Ладно, ладно, не прыгай. Санта.

— И все?

— Хватит.

— Санта, возьми автомат.

— Ты что, спятил? Может, и мне заодно повесить автомат на шею?

— А если на тебя нападут?

— Не нападут.

— А если?

— Обойдемся без оружия. Видишь, и Дан со мной.

— А если они начнут стрелять?

— Предположим. Они начнут стрелять — если, конечно, в голове у них есть хоть капля мозгов, с противоположной стороны площади или из развалин, и что тут сделает автомат Санты?

— Значит, надо осмотреть развалины и противоположную сторону площади.

— Ага. А заодно и все улицы и дома и вообще весь город. А лучше мне засесть в Крепости вроде Изия и не высовывать носа наружу. Это ты предлагаешь?

— А что же делать?

— Да не станут они стрелять! — возмутился Маран. — Не станут! На столь откровенное убийство, во всяком случае, сейчас, они не пойдут, это будет слишком нагло, они получат новый взрыв. И вообще, я им пока еще нужен. Неужели ты этого не понимаешь?

— Я-то понимаю, — проворчал Мит, — ну а вдруг они не понимают?

— Кто такие «они»? — спросил Поэт в коридоре.

Маран поморщился.

— Да Лайва со своей компанией. Откровенно говоря, Поэт, я наделал массу ошибок, и главная из них — Лайва.

— А что Лайва?

— Видишь ли, я полагал, что он будет рад-радешенек избавиться от Изия. Я тебе, по-моему, говорил, что по моим сведениям… отчасти сведениям, отчасти догадкам… Изий крепко держит его в руках.

— И что же? Он не рад?

— Рад-то он рад, но… Тут даже не одно «но», а два. Во-первых, он числил себя вторым лицом в Правлении. Во-вторых, вообрази себе, он считает политику Изия единственно верной, а поскольку при проведении подобной политики в безопасности находится только один человек…

— Словом, он претендует на место Изия.

— Именно.

— Святая простота! По его мнению, мы предприняли все это ради того, чтоб водворить его на трон? Говорил я тебе, надо было разоблачить его вместе с Изием.

— Нет, — покачал головой Маран, — нельзя было рассредотачивать огонь. Если б мы взялись сразу за обоих, Изий бы выскользнул. Ты неверно оцениваешь ситуацию. Люди с радостью перенесли бы свой гнев на Лайву, Изий выдал бы его с потрохами и благополучно выбрался из передряги.

— Предположим. Но ведь то, что Лайва был непосредственным участником расправы над Мауро — непреложный факт?

— В том-то и дело. Факт еще надо доказать, а свидетель у этого факта был один — Нит.