Четвертая Беты
Шрифт:
И опять Железный Тигран ответил не сразу. Отвернувшись наконец от экрана, в который он произнес свой монолог, он остро взглянул на Дана, медленно проговорил:
— Видишь ли, Даниель… — и надолго замолчал. Некоторое время он пристально, с изрядной долей бесцеремонности разглядывал Дана, потом вернулся к столу и сел.
— Конечно же, в Корпусе проходят спецподготовку, но этот момент отнюдь не является узловым. К нам приходят люди самых разных возрастов и профессий. Тебе это покажется парадоксом, но меньше всего среди разведчиков тех, кто пришел в разведку, так сказать, изначально. Мы — во всяком случае, с тех пор, как этой службой командую я, — избегаем пылких юношей, их привлекает в разведке псевдоромантика. На деле профессия разведчика достаточно прозаична и требует, в первую очередь, трезвости и самообладания… Ладно, все это достаточно банально, я скажу, что меня смущает в твоей кандидатуре. Я не уверен, что ты действительно стремишься работать в Разведке. Боюсь, что тебе просто хочется вернуться на Торену.
— Зачем? — запротестовал было Дан, но снова смутился и признался: — Да, мне действительно хочется вернуться на Торену, но…
— Я даже могу сказать тебе, зачем, — остановил его Тигран. — Говоря спортивным языком, ты считаешь, что прошел дистанцию не лучшим образом, и хочешь сделать еще одну попытку.
Дан промолчал. Его смутные ощущения оказались вдруг систематизированы, уточнены и оформлены в слова. И добавить ему было нечего. Все оказалось до отвращения просто. Опять забота о самом себе. Ублажить свое самолюбие, вернуть самоуважение… Все, полный провал. Вставай, друг Дан, и уходи. Однако он продолжал сидеть, а через минуту Тигран заговорил снова, и Дан понял, что не все потеряно.
— По поводу Торены. Мне кажется, вы с Вероникой еще не вполне осознали, как невероятно, фантастически вам повезло. Как ты понимаешь, я досконально ознакомился с материалами вашей… гм… одиссеи. Ты, конечно, уже знаешь, что вас подвел компьютер. Но, скажи на милость, каким образом компьютер, пусть трижды неисправный, ухитрился проложить курс от внешней планеты Альфы до девятой планеты Дельты…
— Восьмой. Станция не на девятой, а на ее спутнике, туда удобнее было подойти со стороны восьмой.
— Сие мне известно, молодой человек. Я сказал «девятой» для удобства беседы. А вообще там всего двадцать миллионов километров, этим в любом случае можно пренебречь.
Дан густо покраснел.
— Я знаю. Я просто…
— Словом, неясно, каким образом вас занесло в район Беты, да еще и выкинуло в традиционное пространство прямо над ее четвертой планетой.
— Случайность, — пожал плечами Дан.
— Не просто случайность, а счастливая случайность, которую вы в полной мере еще не оценили. Вы не только уцелели, что было бы весьма проблематично, попади вы на третью планету, где вас поглотило бы если не извержение вулкана, так землетрясение… я уже не говорю о том, что на пятой вас раздавило бы в лепешку тяготением… вы не только уцелели, но и оказались волею судьбы первооткрывателями гуманоидной цивилизации. Но и независимо от наличия или отсутствия цивилизации само открытие планеты означает, помимо всего прочего… ты, разумеется, не знаешь, что оно означает? В Космическом Кодексе есть одна старая статья… Скажу откровенно, я считаю ее не только старой, но и устаревшей, и так считаю не я один, сейчас идет дискуссия по поводу отмены этой статьи. Но пока она действует, и согласно ей первооткрыватель планеты не может быть на эту планету недопущен, разве что по специальному решению Всемирной Организации Космических Исследований.
— Значит, я могу вернуться на Торену?
— В принципе, да. Если ВОКИ не решит закрыть планету.
— Почему ее должны закрыть?
— Потому что на ней неизученная цивилизация.
Дан разозлился.
— Гуманоидная цивилизация — подарок человечеству, а вы хотите ее закрыть? То, что она не изучена, разве это основание для изоляции? Мы опередили их в развитии, значит, мы должны помочь им, а не умывать руки.
— Сначала мы должны убедиться, что не повредим им.
— Чем это мы можем им повредить?
— Непродуманным вмешательством.
— А мы не будем вмешиваться, пока не разберемся.
— Это не всегда возможно, Даниель. Приведу тебе пример. Как ты среагировал бы, если б экипаж нашедшего вас астролета и врач базы отказались помочь Поэту? Ты подумал бы, что они сошли с ума, верно? Но ведь, исходя из положения о невмешательстве, они должны были поступить именно таким образом. И теперь Поэт, который при естественном течении событий исчез бы из дальнейшего расклада, жив, здоров и, разумеется, будет действовать. Более того, он тут, на базе, понабрался чего угодно, от биологии до моделей общественного устройства, и с нашей же помощью доставит все свои благоприобретенные познания на Торену. Теоретически его надо было б интернировать. Не вскидывайся, я же сказал, теоретически. Вот так-то. Теперь о тебе. Откровенно говоря, я сам хотел просить тебя помочь нам. Создалась уникальная ситуация, ты можешь войти в самую гущу событий в Бакнии — благодаря твоим отношениям с Мараном. Но меня сдерживает одно щекотливое обстоятельство. Нам и, в частности, мне, непонятен Маран и роль, которую он себе отвел в бакнианской реальности. Насколько целесообразно будет оказать ему поддержку, не разобравшись в происходящем?
— Да не буду я ему помогать, не буду! — взорвался Дан.
— Полагаю, что он вполне в состоянии помочь себе сам, без твоего непосредственного участия…
— Тогда при чем тут…
— … но за твой счет.
— Каким образом?
— Например, продемонстрировав свои близкие отношения с могущественными пришельцами.
— Не подходит, — покачал головой Дан.
— Почему?
Почему… Дан в который раз вспомнил последний день в Бакнии. Голос, вдруг вырвавшийся из маленького серебряного шарика, вживленного в правое ухо, совещание с Мараном — шепотом, в полупустом коридоре, бешеная гонка по горам, сосредоточенное лицо Марана, его вцепившиеся в руль, побелевшие от напряжения пальцы, одинокая фигура на плато…
— Нет, — сказал он наконец, — все не так. Если бы Маран захотел… Вы же знаете, как с нами связались, откуда нас забрали. Марану было бы в тысячу раз проще поставить нас в положение, когда мы вынуждены были б открыться всей этой куче народу, нежели, бросив столько неотложных дел, мотаться по горам в качестве шофера.
— Может, он боялся за Поэта?
— Хотите сказать, боялся, что мы предпочтем оставить его умирать? Не думаю.
— Почему?
— Ну во-первых, будь он таким, каким вы его себе представляете, он не стал бы бояться за Поэта, а был бы рад от него избавиться.
— А во-вторых?
— Нет, погодите! Это полная чушь! Он не раз вытаскивал Поэта из всяких щекотливых ситуаций… даже у меня на глазах! Конечно, он боялся за Поэта. Но дело не в этом.
— А в чем же?
— Не могу объяснить. Впрочем… Может, он разобрался в нас лучше, чем мы в нем? Не знаю. Но я уверен, понимаете, уверен — он не сомневался в том, что мы спасем Поэта при любых обстоятельствах. При любых.
— Отчего же все-таки он не воспользовался своим преимуществом и не заставил вас сыграть ему на руку?
— Может, он слишком горд?
— В смысле?
— Слишком горд, чтобы поддерживать свой авторитет за наш счет, — пояснил Дан.
— Так… Ну что ж, мы еще вернемся к этому. Ишь, расцвел. Тебя так тянет на Торену? Любопытно.
Дан не стал спрашивать, что именно любопытно. Он предпочел исчезнуть, пока разговор не принял иной оборот. В коридоре он даже тихонько запел.
Четвертая планета Беты своей нежной голубизной напоминала Землю. И не только голубизной. Перед тем, как идти на посадку, пилот сделал несколько витков, уточняя астрономические характеристики. Радиус, масса, гравитация… 1,1, тренированные мышцы землян и не чувствовали разницу… период обращения, вращения… Год здесь равнялся 352 суткам, делился он на четырнадцать месяцев по двадцать пять дней, оставались еще два, которые назывались Днями Рождения Времени и имели, если можно так выразиться, автономию, сутки тоже были близки к земным, часов в них насчитывалось опять-таки двадцать пять… возможно, пятерка считалась в древности магическим числом?.. пять в квадрате, пять в кубе — минут в часе было сто двадцать пять… Разумеется, это были не минуты, не часы и не сутки, просто Дан по старой привычке тут же переводил чужие слова на интер, точнее, не переводил, а адаптировал понятия, он вообще не любил учить языки, Ника дразнила его ксенофобом, Дан сердился, но тратить время на обучение национальным языкам, пусть даже под гипнопедом, не желал категорически, не то что Ника, та знала пять или шесть языков и читала чуть ли не всю мировую литературу в подлинниках, Дана же вполне устраивал интер, бакнианский был практически первым — после интера и родного, конечно — языком, которым он овладел в достаточной степени…