Четвертая Беты
Шрифт:
— Почему был?
— Я потерял Нита. Боюсь, что его убили.
Поэт остановился.
— Ты забыл о нем? Человек рискнул жизнью, а мы, выходит, бросили его на произвол судьбы? Как это скверно!
— Я не забыл. Еще до событий я послал людей выкрасть его и увезти в безопасное место… то есть, я полагал, что оно безопасное. Потом я действительно забыл, вернее, мне было не до этого, я готовился к борьбе за власть, и жестокой борьбе. Я не подумал, что для Лайвы в тот момент
— И как? — Поэт, видимо, почел за лучшее сменить тему. Дан в душе одобрил его. — Была борьба?
— По существу, нет.
— Странно. Мы ведь ждали другого.
— Ждали, да… Мы слишком торопились. Согласись, мы кинулись в эту историю буквально очертя голову, по сути дела не оценив толком ни ситуацию, ни противника.
— Противника мы, получается, переоценили? Это не так страшно.
— Да, не так, но ошибка есть ошибка.
— Все-таки я не понимаю, почему они сдались без борьбы.
— Почти без борьбы. Да потому что они… все!.. все члены Правления без единого исключения — жалкие трусы, ничтожные людишки. Столько лет они безостановочно тряслись за свою поганую жизнь и не менее поганое кресло, соглашались с чем угодно, продавали всех подряд, от друзей и соратников до жен и детей. Они перепугались насмерть! Да они подчинились бы любому с улицы, кто сумел бы утихомирить народ, проголосовали б за первого встречного, лишь бы толпа вслед за Изием не растерзала и их.
— На сей раз ты их недооцениваешь.
— Может быть. Во всяком случае, они абсолютно неспособны делать именно то, что считают своей неотъемлемой привилегией. Руководить. Находить верный путь и вести по нему людей. Они способны только отдавать приказы, зная, что за спиной у них Охрана, автоматы которой прикроют отсутствие в этих приказах логики и здравого смысла, я уже не говорю о человеколюбии или элементарной честности. Охрана. Автоматы. Сила. Когда нужны ум и воля, они уже беспомощны.
Поэт снова остановился и с улыбкой повернулся к Марану.
— Ты стал мастером обличительных речей. И много ты их произносишь?
— Не очень. Это первая.
— Что так?
После долгого молчания Маран ответил неожиданно тихо:
— Это никому не интересно, Поэт. Все успокоилось, улеглось. Полынью снова затянуло льдом, люди вернулись в повседневность, что творится наверху, никого больше не волнует.
— Ты просто устал.
— Возможно.
Поэт испытующе оглядел его, но промолчал.
Маран на секунду зажмурился.
— Я еще не все тебе сказал, — после короткой паузы проговорил он глухо и открыл глаза. Поэт смотрел на него не мигая. — Мы посчитали… Приблизительно, конечно, по спискам городских и сельских жителей…
— Ну и?
— Тридцать семь миллионов.
Поэт молчал целую минуту, потом покачал головой.
— Не могу сказать, что это меня очень уж удивляет, но…
Его прервал радостный крик:
— Поэт!..
Раскинув руки, к ним бежала от развалин Дина Расти.
Несмотря на раннний час, сотни людей разбирали по камешку развалины Большого дворца Расти. Все, что уцелело, что представляло хоть какую-то ценность, бережно складывалось на огороженной и покрытой навесом большой площадке, а то, что погибло безвозвратно, грузилось в мобили незнакомого Дану типа — с маленькими кабинами и широкими открытыми платформами на низких колесах. Под навесом стоял длинный стол, заваленный частью свернутыми, частью разостланными рулонами бумаги, над ним склонились несколько молодых людей в перепачканной пылью одежде.
— Дина, ты посмотри, какая удача! — один из парней разогнулся и обернулся к Дине, разглядел ее спутников и улыбнулся. — Привет, Маран… Поэт?! Ты вернулся! Когда ты нам споешь? Мы истосковались по твоему голосу.
— Скоро, — улыбнулся Поэт в ответ. — Надеюсь, Старый зал еще цел?
— Цел, — ответил парень, неожиданно нахмурившись. — Цел и всегда будет цел. Мы больше не позволим взрывать залы и дворцы.
— Сначала их надо восстановить, — сказала Дина озабоченно.
— Восстановим. Ты посмотри, как нам повезло. Фундамент в полной сохранности. Даже стены нижнего этажа большей частью уцелели. Правда, их все равно придется перебрать, но зато фундамент… Не представляю, как так могло получиться.
— Очень просто, — вмешался в разговор коренастый, крепкий, чуть лысоватый мужчина средних лет. В руке у него был карандаш, которым он делал пометки на одном из разостланных листов, надо полагать, проекте. — Взрывчатка была заложена не в фундамент, а много выше.
— В перекрытие второго этажа, — сказал Маран.
— Может быть.
— Не может быть, а точно.
— Раз ты в курсе этих дел, будь так любезен, объясни, почему не осталось обломков внутреннего убранства дворца? — спросила Дина с легким оттенком враждебности в голосе. — Мебель, картины, масса всяких мелких предметов, не могло же все это обратиться в пыль?
— Не могло, — согласился Маран.
— И куда же все делось?
Вместо ответа Маран поискал глазами кого-то. Санту? Тот отошел немного назад и стоял в центре пустого пространства, стараясь, наверно, держать в поле зрения как можно больше предметов и перемещений.