Четвёртый Рим
Шрифт:
— Нет! — Артём резко вскочил, а в его безучастном взгляде мелькнул страх — Я не позволю выбросить её, как вещь.
— А кто она по твоему? — искренне спросил Леонид — Твоя возлюбленная? Нет уж. Как бы ты её не любил, женится на ней ты не сможешь. Даже для наложницы у неё слишком низкий статус. В фаворитки попадают девушки минимум из шоу-бизнеса, а Марию я купил в трущобах.
— Ты так спокойно об этом говоришь. Для тебя люди — это игрушки, которые можно покупать за деньги.
— Я реалист. — сказал отец — Я, в отличии от тебя, прошёл весь путь по социальной лестнице от нищего оборванца, до главы собственного
Леонид взял трость и легко ткнул ею сына.
— Что бы ты привязался к той, которую указал тебе я. В твоём возрасте нормально заглядываться на девушек и наступит день, когда твою наивность используют против меня. Все знатные девицы — дочери отцов, которые меня ненавидят и если подпустят тебя к ним, то только, чтобы проникнуть в нашу семью. Поэтому, я специально нашёл ту, которая смогла увести твоё внимание от сверстниц равного статуса. Ту, которая не связана с моими врагами и в тоже время будет знать своё место.
— К чему ты мне всё это рассказываешь?
— К тому, сын мой, чтобы ты не препятствовал бедной девушке делать то, для чего я её приобрёл, основываясь лишь на своих сказочных мечтах. Если тебе не нравится этот паршивый мир, то сделай так, чтобы для Маши этот мир не казался паршивым. — произнёс отец и странно улыбнулся — Попутно, доставляя удовольствие себе и ей. В конце концов, если ты такой принципиальный, то она может попасть к не такому доброму хозяину.
Артём сжал кулаки, полный решимости врезать папе, но не мог. Где-то там, под слоем юношеского максимализма, хранился рациональный разум, который понимал, что отец в чём-то прав.
Леонид меж тем встал, и по хромал к выходу, но у самой двери его окликнул сын:
— Пап, можно задать вопрос немного не по теме?
Савельев-старший обернулся и небольшим интересом кивнул.
— Наш род в Старой Знати действительно ведёт отсчёт с тебя?
Леонид изучающе смотрел на сына, выбирая ответ.
— Именно мы с тобой — да, а там… — отец загадочно пожал плечами — Мало ли было однофамильцев.
Савельев вышел из комнаты, а Артём больше не стал терять время. Он написал сообщение Маше и, когда она пришла к нему, они наконец-то сплелись в страстном поцелуе.
Казаки, при виде бывшего атамана, провожали его хищными взглядами, но никто из них не приблизился, чтобы выяснить отношения. Виктор Драгович старался не обращать внимание, что было невозможно.
На место военных сборов его пригласил лично Пётр Кравченко. Драгович ожидал увидеть, что-то вроде схода, где будут решаться насущные вопросы. Но его взору предстала другая картина.
В станице были гости. Колонна бронированных грузовиков с гербом Дома Анненков-Барисеевых выстроились в ряд, вдоль дороги ведущей в северный район станицы. Подданные князя выгружали оружие. Видя экземпляры, которые до того, можно было увидеть, разве что в документальных хрониках, старейшины стали больше походить на детей в магазине игрушек. Только атаман Кравченко выглядел бесстрастным. И Виктор был уверен, что причина отсутствия реакции не в параличе.
Кравченко первым заметил его и повернулся к нему с помощью коляски.
— Здравствуй, Виктор. — поздоровался он. В его голосе не было ни злорадства, ни свойственного остальным презрения. Он был спокоен — Подойди ко мне.
Старейшины тут же обратили на него внимание. Драгович старался не смотреть им в глаза.
Сопровождаемый гробовым молчанием, бывший атаман подошёл почти вплотную к действующему.
— Я так понимаю, что Всеслав передал тебе моё предложение.
Виктор кивнул. Он решил не уточнять, кому на самом деле принадлежала идея о его помиловании.
— Скажу кратко — произнёс атаман — Даже моего слова недостаточно, чтобы ты получил прощение всей станицы, но его хватит, чтобы заставить её, сквозь зубы прекратить травлю. Всё что от тебя требуется — убить Сергея Драгунова.
Виктор Драгович не желал спорить, понимая, что это бессмысленно. Но оставались вопросы, которые Кравченко и другие присутствующие казаки не воспримут, как попытку увильнуть от ответственности.
— Каким образом?
— Что значит, «каким»? — нарочито удивлённо переспросил атаман — Каким угодно, но этот подлый убийца должен быть мёртв. Будь моя воля — лёгкой смертью бы он не отделался, но как мы уже поняли, любое отсроченное возмездие отодвигает кару ещё дальше.
— Сколько людей пойдёт со мной?
Этот вопрос вызвал яростный ответ одного из старейшин:
— Ты угробил наших сыновей и смеешь думать, что тебе доверят командование хотя бы над курятником?!
— Шкуро, помолчи. — оборвал его атаман спокойным, но твёрдым голосом, а затем ответил Виктору — Теперь Драгунов только твой позор и смывать его только тебе.
Этого Драгович и опасался. Что его попросту отправят на смерть.
— Не сочти за трусость — произнёс Виктор — Но каковы мои шансы в одиночку? Драгунов моложе и сильнее меня. При этом, мои долгие годы не подарили мне большого опыта. Парень — ветеран Багдадской кампании.
Драгович ожидал обвинений в трусости, но их не последовало ни от атамана, ни от старейшин. Выслушав его, Кравченко сказал:
— Никто не говорит, что ты отправишься с пустыми руками. Я разрешаю тебе взять любое оружие, которое доставили к нам слуги Его Превосходительства. Снаряжайся и вперёд. Но учти — ищи его сам.
— Когда собираться? — спросил Драгович.
В этот раз, ответил один из старейшин и судя по тому, что атаман не стал его одёргивать, думал также:
— А ты ещё здесь, Драгович?
Виктор прошёл мимо них и направился прямо к человеку, который командовал рабочими, что выгружали оружие. Это был толстый человек с чертами лица, похожими на крысиную морду. При этом одежду он предпочитал ещё более вычурную и по древнему архаичную, чем ту, которую любили прочие аристократы. Зелёный, бархатный камзол, вышитый золотыми цветочками, короткие штаны — кюлоты поверх чулок. На голове также красовался белый, напудренный парик. Драгович внимательно рассматривал его. Этот «персонаж», очевидно из категории младшей Знати, именуемой «новобоярами». Бандиты, прорвавшиеся вверх и занявшие удобные места лакеев более привилегированной прослойки Элиты. Одеваются максимально вычурно, безвкусно копируя древнюю эпоху.