Чей мальчишка? (илл. В.Тихоновича)
Шрифт:
Но конвоиры не собирались выгонять Саньку из рабочей команды. Чем он для них не работник? Есть ноги — они донесут его до моста. Есть руки — они цепко держат лопату. Есть спина — по ней в любое время может прогуляться палка.
Через час Санька уже кидал лопатой мерзлые звонкие куски грунта в кузов грузовика. Рядом с ним пыхтел дед Якуб. Когда немец, что следил за работой, приближался к грузовику, старик делал вид, что старается изо всех сил: суетно махал лопатой, щеки надувал так, что они синели от натуги. Рукава засучил. Даже изредка покрикивал на тех четверых дручанцев, которые тут же работали.
Уловки старика смешили Саньку. Он до боли прикусил губу, чтоб не прыснуть смехом: немец с палкой стоял невдалеке.
Поодаль, там, где копер вбивал деревянные сваи в берег рядом с покореженными фермами моста, копошились пленные. Санька то и дело поглядывал туда — не покажется ли зеленая фуражка. Но в этот день он так и не увидел ее.
Прошло уже четыре дня, а Санька все носил за пазухой завернутый в тряпку револьвер. На ночь, когда дручанцев пригоняли в щелястый, сколоченный наспех из досок сарай, он прятал его в соломе и ложился на него головой, чувствуя даже во сне тревожащий холодок металла. А перед рассветом, когда их поднимали конвоиры свирепыми окриками, совал самовзвод опять под рубаху и туго стягивал живот солдатским ремнем.
Нынче Санька совсем упал духом: два дня осталось мучиться им тут с дедом Якубом на добровольной каторге, а пограничника он так и не встретил. Не видно его. Куда-то исчез.
Военнопленные работали в трех местах: одна группа тесала бревна и вбивала сваи на реке, вторая разбирала старую дамбу, третья валила строевой лес в двух километрах от моста. Ветер приносил оттуда протяжный гул падающих деревьев, и тогда над лесом поднимались белые вихри — косматые, как медведи. Изредка там хлопали одиночные выстрелы.
Приглушенные расстоянием, они были похожи на щелканье пастушьего кнута.
Дед Якуб в душе тоже волновался, но виду не подавал.
— Не тужи, — утешал он Саньку. — Найдем его, пограничника-то. Еще целых два дня… Не встретим до конца недели — еще один заход сделаем. Отдохнем дома малость и сызнова в «добровольцы» подадимся…
Санька заметил, что и на дамбе и возле копра работают не одни и те же люди. Тут каждый день появляются новые лица, а старые исчезают. Видно, по утрам в лагере немцы делали усиленную перетасовку рабочих команд перед отправкой колонны на стройку.
В это утро дручанцев сразу после подъема пригнали к сарайчику, где хранился рабочий инвентарь. Когда конвоиры приказали брать пилы и топоры, дед Якуб толкнул Саньку локтем в бок:
— Слышь, в лес погонят… Держись!
И верно, их погнали в лес. Там уже токовали топоры, визжали пилы и со стоном, тяжко ухая, падали на снег корабельные сосны.
В рассветном сумраке сновали между деревьями люди в рваных кургузых шинелишках. Одни валили сосны с корня, другие обрубали сучья, третьи волокли бревна к штабелям.
Дручанцам отвели участок возле оврага рядом с военнопленными. Санька в паре с дедом Якубом пилил гулкие высоченные деревья. Они падали, поднимая снежную пургу и швыряя Саньке в лицо белое крошево.
Когда совсем рассвело, Санька увидел, что на лесосеке работала большая партия военнопленных — несколько сот человек. Их охранял усиленный конвой. Между дручанцами и пленными стоял тупорылый пулемет, таращил черный зловещий глаз из-под приземистой елки, которая одиноко торчала в снегу посередине вырубки. Возле лесосеки сновали автоматчики. Некоторые водили за собой на поводке рослых сухопарых овчарок.
Санька все ждал, не замаячит ли где-нибудь между деревьями знакомая фуражка. Обшаривал жадным взглядом лесосеку, где копошились военнопленные. Но и здесь, на лесовырубке, пограничника не было.
В середине дня Санька и дед Якуб подошли почти вплотную к делянке военнопленных. Невдалеке, сгорбившись возле комля сосны, шаркали по дереву пилой двое. Один — в пилотке, с обвязанными платком ушами, второй — в заячьем треухе.
Конвоир отвернулся, смотрит на дручанцев. Посвистывает. Пленные разогнули спины — короткая передышка. Санька ненароком бросил взгляд на того, что был в заячьем треухе, и чуть не вскрикнул от радости. Егоров!.. Да, это был он. Пограничник тоже узнал Саньку. Он кивнул головой и сделал непонятный жест рукой, будто хотел по-пионерски салютовать. Санька смекнул — пограничнику нужно что-то сказать, а между ними стоит конвоир. Санька тоже жестами принялся объяснять пограничнику свое присутствие тут, в лесу. Он то прикладывал ладонь к груди, где у него грелся под стеганкой наган, то вдруг начинал сгибать и разгибать указательный палец, будто нажимал на спусковой крючок. Мол, принес…
Однако, как показалось Саньке, Егоров смотрел на его сигналы равнодушно. А потом и вовсе отвернулся, ухватившись за пилу. Санька с нетерпением ждал, что вот опять их взгляды встретятся и тогда он еще раз объяснит на пальцах… Но пограничник и его напарник продолжали пилить сосну, а когда она упала, прошумев разлапой кроной, перешли к другой сосне — с глубоким затесом на комле.
Саньку обидела такая встреча. Из-за него, Егорова, они с дедом Якубом пошли добровольно работать на немцев и приняли за четыре дня столько палок, что если бы их все сразу обрушить на Санькину спину, то бабка Ганна, пожалуй, нынче же заказала бы по нему панихиду в церкви.
Но все-таки в душе у него бушевала радость: нашел он его — пограничника. Нашел… Теперь надо ждать случая, чтобы передать «гостинец»…
— Чего глазеешь на заячий треух? — спрашивает дед Якуб, суетясь с пилой в руках возле комлястой сосны.
— Он, — таинственно сообщает Санька. — Егоров…
— Конвоир за нами следит, — предупреждает старик. — Берись за пилу, а то огреет палкой. Пограничнику я сам сделаю знак. Уйдет конвоир, тогда…
В полдень на лесосеку пришла подвода — два немца на буланом битюге привезли военнопленным баланду в железной бочке. Зычными окриками конвоиры согнали пленных в колонну и повели к саням. Загремели солдатские котелки, консервные банки. Измученные люди присаживались на поваленные деревья и пили холодную брюквенную жижу, заедая припрятанными пайками хлеба.
Подвода уехала. Возле пленных остались два автоматчика. Остальные конвоиры ушли за штабель, где, как вулкан, дымил высокий костер. Вспарывали тесаками консервные банки, грели их у огня.
Дручанцам тоже разрешили перекусить. Доставая из торбы еду себе и деду Якубу, Санька не сводил глаз с пограничника. Егоров сидел на корточках и чистил снегом котелок после обеда. Совсем недалеко… А как подойти? Вдруг Саньку осенило. Между ним и Егоровым торчал из снега выворотень с черной лохматой пастью. От выворотня рукой подать до пограничника.