Чистая душа
Шрифт:
Но когда он вылез из подполья и вышел во двор, поставленная задача показалась пустяковой и неинтересной. Подумаешь, он не боится темноты! А что тут страшного?..
И Павлик, уже забыв про подвал, решает ночью один пойти в лес… От страха звенит в ушах, но он сворачивает с дороги и исчезает в лесной тьме. Потом выходит на опушку и спускается к ночной реке. Идет мимо развалин мельницы, мимо кладбища и потихоньку возвращается домой. Никто не знает об этом его путешествии: спит Павлик на сеновале.
4
В
В ту ночь он ушел в густой лес, в дальнем конце которого начинались болота.
По опушке, когда он подошел к ней, пробежал какой-то зверь, даже зашуршали травы. Но Павлик не испугался. Чего бояться? Ведь зверь-то — заяц или лиса — сам убежал, испугавшись Павлика. Не пугали его и крики ночной совы, похожие на детский плач.
Он знал, что если кто-то и хватает его за одежду, то это не черт и не медведь, а обыкновенный сучок. А вот в одном месте зажглось множество огненных точек. Это не волчьи глаза, а светляки. Чтобы хорошенько рассмотреть их днем, Павлик взял несколько штук в карман и зашагал дальше.
Но когда почувствовал, что ноги наступили на что-то зыбкое, в испуге остановился. «Болото, — подумал он. — Хорошо, если обыкновенное болото. А вдруг трясина? Вдруг начнет засасывать?»
И тут где-то совсем близко послышалось лошадиное фырканье. Павлик навострил уши.
Шорох. Треск сучьев… Нет, это не заяц и не лиса… Скрипит телега. Кто-то выругался… В такую темень кто бы мог заехать сюда? Ведь тут и дороги нет. Люди опасаются ходить в эти места не только ночью, но и днем. Но, к удивлению своему, Павлик тут же услышал знакомый голос дяди Прохора, конюха из колхоза. Еще более странным было то, что Прохор назвал имя отца Павлика:
— Захар Петрович! Эй! Где ты тут?
И Павлик услышал спокойный голос отца:
— Давай сюда! Правее держи!
Так и есть, отец! Не зная, что и подумать, Павлик застыл на месте. Его охватило любопытство. Что делает отец здесь, в таком страшном месте?..
Стук телеги и голоса начали удаляться.
«Быстро едут! — удивился Павлик, — Видно, где-то тут есть проезжая дорога. Где же она?»
Прислушавшись, Павлик понял, что телег проехало несколько. Куда они едут? Зачем?..
Стук колес внезапно оборвался. Кто-то начал рубить дерево. Павлик двинулся вперед. В густых зарослях перед ним засветлела прогалина. С треском ломая сучья, упало срубленное дерево.
Павлик снова услышал голос отца:
— Поехали! Держи лошадей.
И слышно было, как с места тронулось несколько телег. Темная тень, похожая на стог сена, покачиваясь, двинулась вперед.
«Не с сеном ли едут?»
Павлик пошел сбоку воза с сеном. Но, судя по тому, как тяжело скрипели колеса, Павлик догадался, что везут тяжелый груз.
Снова послышался сердитый голос
— Ну, заехали!
— Маета вся впереди, Прохор, — спокойно ответил отец. — Не ворчи!
— Я не ворчу. Думаю только, что не по той дороге поехали.
— Нет, дорога у нас одна…
После некоторого молчания отец, вкладывая в слова какой-то непонятный Павлику смысл, повторил:
— И совершенно верная! Вернее этой нам теперь не сыскать.
Кажется, понял это и Прохор, — уже без раздражения он сказал:
— Что верно, Петрович, то верно.
5
Наконец обоз остановился на широкой лесной поляне.
— Сено! Давай сюда! — крикнул отец.
Один из возов повернул на его голос — в дальний край поляны. И другие возчики, оставив лошадей, пошли туда же.
Павлик насчитал шесть телег. При каждой возчик. Это были колхозники, Павлик всех их знал. Но все же мальчик не смел показаться им на глаза — боялся отца. Отец не любил, если кто совал нос не в свое дело. А тут, сразу видно, какое-то тайное дело. Скрытое дело. Если отец увидит, даст жизни. И Павлик, спрятавшись за деревьями, продолжал наблюдать со стороны.
Отец стоял возле большой, свежевырытой ямы.
— Прохор, подъезжай! — скомандовал отец.
Прохор, отделившись от группы, подвел одну из телег к краю ямы. С телеги начали выгружать мешки. Никто не разговаривал, лишь изредка слышны были тяжелые покряхтыванья. Кто-то, словно не умещая в душе неприятные думы, громко вздохнул.
— Эх, настали времена!..
И опять все работали молча.
Снова кто-то заговорил:
— Эх, прошло бы все по-хорошему! Не жалко, если бы даже все сгнило тут.
— Не болтать! — сурово обрывает отец. — Говорят: слово — серебро, молчание — золото. Смотрите у меня, что бы ни приключилось — умри, а язык держи за зубами. Понятно?
— Ладно уж, Захар Петрович! — говорит кто-то обиженно. — Неужто не верите нам?
— Знаю, вы все хорошие люди. Однако не думайте, что предатели бывают только из таких, которые не советские. Болтовня да трусость живут рядом. А из труса выходит предатель…
Павлик вздрогнул, словно эти слова отец сказал, заметив его, спрятавшегося за деревьями.
«Разве я трус? Если бы было так, разве я смог бы прийти ночью в такой лес?» — «А показываться отцу боишься», — словно поддразнил его кто-то.
Павлик вышел и встал перед отцом:
— Папа, я не трус!
— Павлик?1 Ты?..
Все бросили работу. Наступила тишина. Казалось, даже лошади насторожились.
Павлик ждал, что отец сейчас возьмется за него. Хорошо, если дело обойдется без подзатыльников. Но Захар Петрович, — или оттого, что был очень поражен, или же рассчитывая заставить Павлика сказать всю правду, — против ожидания, заговорил благодушно: