Чистильщик
Шрифт:
Петрович покрутил головой.
– А если я откажусь?
– Ну, тогда вряд ли вы доживёте до следующего воскресенья. Вот, и Грач не дожил.
– Умеете уговаривать, сукины дети. "На святое дело идём - товарища выручать".
– Что?
– Да нет, это я так. Там, у Ивана Ильича в столе, коньяк был. Если не трудно, плесните в рюмку.
Ситников достал бутылку, налил полстакана. Петрович выпил залпом.
– Ну, с богом тогда!
...Ещё до рассвета с запасного аэродрома поднялся
Петрович сидел на куче брезента и думал.
Обыграть этих благодетелей пока не получалось. Как только он вылез из-под мусора, на него надели браслеты двое крепких парней. Сейчас они сидели напротив и не спускали с него глаз.
Мир катился к чёрту.
Не осталось морали, её заменили пачки денег - капуста, котлеты, башли, бабки, лавэ, баксы... Над нравственностью смеялись, даже в словарях путали определения. Честь выражалась в количестве нулей суммы, а любовь давно продавалась, и не очень дорого.
"Настоящее оружие хранится не в арсеналах безмозглых военных, а в моих банках" - сказал Яков Ротшильд. А Гейне добавил: "Деньги - это бог нашего времени, а Ротшильд - его пророк".
Жертва бога-сына оказалась напрасной. Мир повернулся в своём движении на 180 градусов, назад, и эволюция сменилась инволюцией. За деньги или за их эквивалент можно было продавать и покупать всё, что угодно. Материнскую любовь, дружбу, браки и разводы, здоровье и саму жизнь.
Душу.
Москва встретила Сотника мелким дождём и километровыми пробками. Его везли через Садовое Кольцо, почти к центру. В районе Фрунзенского выехали на набережную - Москва-река была покрыта рябью, ветер рвал перетяги. К гостинице подъехали уже в сумерках.
Сопровождающий сказал, что инструкции он получит утром, и пожелал спокойного отдыха.
Номер действительно был шикарный.
"Ну хоть что-то с них взять", - подумал Сотник.
Он хотел уже заснуть, но явилась горничная.
5.
Есть системы с тремя, четырьмя и более степенями свободы. Говоря о свободе в социальном смысле, мы подразумеваем реализацию неких декларируемых прав. Говоря о свободе в духовном смысле, мы подразумеваем степень развития интеллекта.
Нельзя, видимо, говорить о свободе вообще, о какой-то тотальной свободе, ибо эти смыслы не связаны между собой качественно.
Не об этом ли говорил Аренский, когда писал о преображении человека разумного в человека совершенного?
Человек для человека всегда останется богоподобной загадкой. Ибо как можно возлюбить самого себя, тщетно стремящегося к совершенству?
В каком-то смысле женщина - человек в меньшей степени. Правы были древние теософы. Как социальный тип, она не обременяет своё сознание моральными нормами, нравственными барьерами, если это сопряжено с достижением некоей цели. Это происходит на инстинктивном уровне, то есть женщина руководствуется не разумом, а инстинктом сохранения вида. В этом она и мудрее мужчины.
Она может предать, солгать, совершить клятвопреступление... При этом она не считает эти действия чем-то антисоциальным. Это для неё так же естественно, как пить, есть, дышать. Мужчина же, даже самый отвязный, всегда ограничен некими писанными и неписанными законами.
Вопрос этот не такой простой, как может показаться. Ибо что есть подлинная свобода? Свобода от социальных рамок, или свобода от инстинктов? И то, и другое ограничивает. И то, и другое отдаёт приказы сознанию, стискивая его вполне определёнными ограничениями.
*
Эта сука бросила его.
Ещё в самолёте у Микеля начался очередной приступ. Видимо, последний - кровь пошла горлом. В берлинском аэропорту его погрузили в "Ambulance" и увезли в клинику Фрайбург.
Рак лёгкого и гортани предполагал либо длительное лечение, либо рискованную операцию. Микель выбрал второе.
Пока делались многочисленные анализы, Маара неотлучно находилась рядом с ним, в клинике - деньги позволяли это. Когда миновал послеоперационный период, она переехала в гостиницу.
Через две недели его состояние внезапно ухудшилось. Его перевели в интенсивную терапию, и Маара перестала отвечать на звонки.
Он догадывался по каким-то косвенным признакам, что она снова стала пить. Таскалась по дорогим ресторанам и прочее. Через месяц начались ответы, что абонент недоступен, а потом и вовсе - что такой номер не существует.
Терапия и деньги сделали своё дело, и он выписался из "Фрайнбург", когда на улицах Берлина уже вовсю господствовала весна.
На проспекте Роз он сунул карточку в первый попавшийся банкомат и получил предупреждение на экране, что "ваш счёт заблокирован". Вторая карточка дала тот же результат.
Выругавшись, он отправился в гостиницу в надежде хоть что-то разузнать. Номер, в котором она жила, оказался зарегистрированным на двоих. Он поднялся в лифте на третий этаж и открыл дверь в номер.
На столе, на видном месте, он заметил клочок бумаги со словами: "Не ищи. Может быть, я сама тебя найду". Клочок был придавлен пачкой стодолларовых купюр.
И всё.
Стерва бросила его, прихватив деньги со всех счетов.
Он вышел на улицу - платить за дорогой номер он не собирался и не мог, надо было найти ночлежку подешевле. Будущее рисовалось в мрачных тонах.
В двух кварталах от клиники нашлась недорогая гостиница, и на первое время Петровский решил обосноваться там. Но воспользоваться гостеприимством её персонала не пришлось - вечером пришла смс с неизвестного номера: "Возвращайся в Варшаву и жди".