Чистильщик
Шрифт:
Повсюду - телекамеры.
За малейшее нарушение - карцер и снижение пайка. За пятнадцать лет существования "Вологодского пятака" не было ни одного случая побега.
Что же совершили эти люди, чем заслужили столь строгое отношение к себе общества?
Здесь, на Огненном, содержатся "шакалы", как их называет охрана. Детоубийцы-педофилы, террористы, каннибалы. За ними - сотни трупов, и все они приговорены к пожизненному заключению. Благодаря мораторию, теперь на
Это одна из пяти колоний, где осужденные отбывают срок по высшей мере.
*
...На зоне новости иногда узнают ещё до того, как они становятся новостями. Это очень важное условие некоторым спасает жизнь.
Петровичу была уготована ходка на "Вологодский пятак", но перед самой отправкой место заключения изменилось неожиданным образом на колонию строгого режима.
Почему так случилось, он понял позже.
Следствие по делу длилось почти год. В конце второго года состоялся разговор Петровича с авторитетом Тверской колонии Грачом.
Ему сообщили, что Грач имеет к нему базар.
...Они сидели у окна за столом.
– Ты, Михал Петрович, честный фраер. Не скажешь, почему у тебя нет кликухи? Ты мотаешь уже год, а кликухи нет. Отмазки на штемп уже не прокатывают, нары ты уже достаточно понюхал.
Грач вовсе не походил на вора в законе. Тщедушный мужичок за шестьдесят в чистой тюремной робе, хиляк. Узкое лицо и выдающийся горбатый нос делали его похожим на птицу. Однако клички на зоне редко дают по внешности, Петрович знал это.
– Дак я разве против, Грач? Ты у своих кентов спроси.
– Спрошу, спрошу. Я не затем тебя позвал. Угощайся.
Грач кивнул на стол. Угоститься было чем - дорогая колбаса, коробка конфет, чифир, печенье, свежий хлеб, даже баночка красной икры.
– Ты слышал, как на прошлой неделе ходок один кони шаркнул?
– Грач говорил тихо, еле слышно. Но его очень хорошо слышал любой на зоне.
– Слышал.
– Не удивляешься, что я его ходоком назвал?
– Тебе виднее, Грач.
– Да уж виднее. Покойный Циркач в натуре не гнал колёса, и не имел долга в шпиль. Он был именно ходок к тебе, Петрович. И он бы замочил тебя за нехер делать, если бы не мои кенты.
– Вот как?
Грач отхлебнул из кружки.
– А сегодня ещё один жмур нарисовался. За складами нашли его. Некий Китаец. Не знаешь такого?
– Нет.
– Хм... Кто-то на воле очень хочет тебя замочить, так думаю. Но тебе масть попёрла, да...
– Ты хочешь сказать...
– Ты не какой-нибудь шалявый, я сказал. Не будем толкать фуфло - должок за тобой.
Теперь помолчал Петрович.
– Хорошо, Грач, я понял тебя. Как ты хочешь разрулить?
– Мы позже об этом поговорим. Не торопись с ответом, Миша. Я слышал, что через неделю к нам придёт конвой с новичками. Возможно что там будет третий ходок. Вот и подумай, как башлять будешь.
– Грач, я человек небогатый.
– Не тарахти, как бык в загоне, Миша. Я читал твоё дело, а ты дурку включаешь. В общем думай, сколько твоя жизнь стоит.
А не надумаешь, я тебе подскажу.
*
Когда человек выпадает из суеты по тем или иным причинам, у него появляется время для воспоминаний. Он как бы останавливается на бегу и начинает оценивать свои прошлые поступки. Иногда это приводит к ощущению неисполненного долга - что-то упущено, не сказано, не сделано. Не отдано тепло, когда в нём нуждались те, кого ты встречал на своём пути. Не проявлена принципиальность, упорство, сила - когда всё это нужно было проявлять...
Иногда в сердце прорастает боль. Она есть следствие ощущения несоответствия между двумя людьми. Один - это ты, состоящий из реальных поступков, из мнения о тебе окружающих, которое никогда не было озвучено. Второй - это твой образ, созданный тобой же, полный приукрашиваний, лжи, пустых мечтаний и фантазий.
Через неделю у Грача случился сердечный приступ, аккурат в тот день, когда пришёл конвой. Его поместили в тюремную больницу. Он пролежал там месяц с небольшим и скончался.
Ещё два трупа, приближённых Грача, спустя несколько дней охрана обнаружила у дальних ворот.
...После ужина Петрович сидел в общей комнате и смотрел телевизор. Шли предвыборные дебаты. Зэки вяло отпускали матерные комментарии в ожидании вечернего боевика, который должен был начаться через несколько минут.
В дверях появился охранник.
Его вызывал начальник колонии. Блок охраны был пристроен к проходной и находился метрах в ста от первого барака. Двухэтажная проходная имела округлую форму и возвышалась над крышей комендатуры на несколько метров.
Площадка перед входом и сами ворота освещались прожекторами.
Охранник проводил Петровича до дверей, возле которых стоял большой чёрный джип. Там он сдал осужденного внутренней охране, которая доставила его уже в кабинет начальника.
Петрович постучал в дверь, как положено, услышал голос и вошёл в кабинет.
– Осужденный номер такой-то по вашему приказанию прибыл, - отчеканил он.
Но в кабинете самого начальника не оказалось. За его столом сидел лощёный тип лет тридцати пяти, с зализанными назад волосами и выдающейся вперёд челюстью, как у неандертальца, в чёрном костюме. Из всего освещения горела только настольная лампа а-ля "кремлёвская".
Петрович поначалу удивился.
– А где ж Иван Ильич?
– произнёс он, сделав неопределённый жест рукой.