Чиж: рожден, чтобы играть. Авторизованная биография
Шрифт:
(Если учесть, что в ту пору БГ ходил «беременный» концептуальным «Русским альбомом» [75] , встреча с Чижом могла стать для него действительно полезной. Во всяком случае, Борис Борисыч признает, что всегда «брал свое там, где видел свое». После Соловков, вспоминал он, у него «вдруг пошли только русские песни. “Дубровский” написался за час, почти без моего участия. Песни “Бурлак” и “Стакан молока” были написаны за один день».)
После концертов в Архангельске и «закрытом» Северодвинске, где строили атомные подлодки, паломники погрузились на ледокол «Руслан», предоставленный спонсором, оборонным «Севмашпредприятием». В обычное время
75
«Как сейчас петь об одноэтажной России кооперативных ларьков? — писал критик В. Соловьев. — Черная дыра, где не осталось даже крестов. Рушатся все культурные сваи. Нечисть не знает ничего о “Битлз” или Бобе Дилане, ее не спугнешь цитатами из “Дао дэ дзин”. Единственный компас в этих местах — православная икона... Не спасут уже никакие цитаты, опереться можно только на исконные русские смыслы. “Русский альбом” был первой попыткой после культурной катастрофы снова их отыскать».
Вскоре из иллюминаторов повалил марихуанный дым (погуще, чем из корабельной трубы), забренчала гитара, и раздался хрип Чернецкого: «Бля буду, сука, в натуре, волкодавы!..» Грустный 33-летний кэп (он был самым «старым» в экипаже) обреченно махнул рукой и ушел в свою каюту — пить коньяк с Гребенщиковым.
Чиж сумел отличиться даже на фоне этого беспредела. Вернувшись домой, Чернецкий рассказывал: «Плывем на Соловки. И тут Чижу вместе с Сергеем Березовым, басистом из группы БГ, приходит в голову мысль... открыть кингстоны. И что ты думаешь? Открыли!.. Благо в ледоколе предусмотрена такая вещь, как тепловой ящик, и корабль на дно не пошел».
Чиж добавляет: «А еще мы выпили весь спирт из компаса». Когда глубокой ночью у рокеров закончилось «горючее», его осенило: «Я знаю, где есть!» Оказалось, в корабельном компасе, где стрелка плавает в этиловом спирту. Экипаж им не препятствовал: рокеры уже напоили-обкурили всех, кого смогли. Фактически это был Корабль-Призрак, Летучий Голландец.
Страждущие проникли в рулевую рубку, вскрыли компас, а вместо спирта залили забортную воду. Тот факт, что ледокол после этой диверсии не сбился с курса и не наскочил на отмель, можно считать настоящим чудом. (Возможно, паломников уберегли две большие храмовые иконы, которые БГ вез в подарок соловецким монахам.)
Музыка «Маяка», звучавшая по трансляции, рокеров не грела, и харьковчане предложили поставить «Буги-Харьков».
— Когда Боря услышал эту кассету, — рассказывает Чернецкий, — из радиорубки он ее уже не выносил. По всему кораблю звучали исключительно Том Петти и Чиж. Именно тогда «Хочу чаю» и стала любимой песней БГ, а саму кассету мы ему потом подарили.
— Борис Борисыч всё равно вращался в своем кругу, — комментирует Чиж. — Я старался к нему не подходить. Рожу всунуть, засветиться: «А вот, ребята, еще на меня посмотрите!» — да ну, на фиг...
(Если учесть, что главным для человека, который занимается рок-н-роллом, Гребенщиков называет чувство юмора и чувство реальности, он сумел заметить, что в Чиже оба этих качества сочетались на редкость удачно: «Удивительно скромный. Когда нам хотелось выпить и песни попеть, его приходилось вытаскивать. Для меня он удивительно чистый человек. И был, и есть».)
К Соловкам пристали в день рождения Пола Маккартни. Святые места сразу заворожили рок-паломников. У Чижа был к островам свой личный интерес: во время Великой Отечественной здесь прошел школу юнг его отец. В семейном альбоме есть фотография: на палубе боевого корабля выстроился экипаж, а сбоку выглядывает пацан в бескозырке, Коля Чиграков.
— Я был совсем маленьким, — вспоминает Чиж, — когда он рассказывал про Соловки, про флотскую службу. Он брал баян, садился и пел «Раскинулось море широко». А на руке у него была татуировка: «Северный флот».
Чиж попытался даже отыскать казарму, где жил отец, но там, естественно, уже ничего не осталось.
Первый в истории России рок-концерт, благословленный церковью (!), должен был пройти прямо под стенами монастыря. Но вовремя сколотить подмостки помешал густой туман. Выступать пришлось в монастырских покоях. В древнюю залу набились практически все островитяне, включая стариков и сопливых детей. Под низкими сводами стояла такая духота, что по стенам стекал конденсат. Рокерам приходилось поодиночке протискиваться к аппаратуре через узкий коридорчик, забитый людьми. Отыграв две-три песни, они сразу убегали, освобождая место другим музыкантам.
Участие «РЛ» в концерте было под вопросом до самой последней минуты. Чернецкий пластом лежал в каюте, и рок-клубовский фотограф Наташа Васильева, сопровождавшая «БГ-бэнд», делала ему примочки — из больной ноги Сашки сочился гной. Его в очередной раз выручили обезболивающие уколы из походной аптечки.
Корреспондент газеты «Молодежь Эстонии» Марк Шлямович назвал «РЛ» самой удивительной группой на соловецких концертах: «Какая-то необыкновенная свежесть в восприятии мира и рок-н-ролла, а песни Чижа — мужественные на сцене и по-детски несколько беззащитные по вечерам и бескрайним белым ночам в большой, презревшей сон компании».
Коллеге вторила Марина Радина, корреспондент столичного журнала «РокАда»: «Песни Чижа удивительно распевны, в них отражается весь песенный опыт российского народа — от фольклора до романса».
Для Чижа эти комплименты удивительны, поскольку на Соловках он старательно избегал любых компаний: «На корабле меня искусали клопы, и я был перемотан бинтами, как Человек-невидимка. И куда я пойду в таком виде?.. Поэтому я щемился по углам».
Вскоре после Соловков лидер харьковской группы «Жевательная резинка» по прозвищу Шурин пригласил Чижа на запись своего альбома. К тому времени эмигрант из Дзержинска был уже достаточно известным в городе музыкантом, и его часто просили наиграть гитару, клавишные либо подпеть.
(«Я делал это без “бабок” и буду делать всегда, — говорит Чиж. — Тут два варианта. Либо вы, ребята, оплачиваете по высшей категории, как положено, — не “как Чижу”, а просто “как положено”, — либо давайте не мелочиться и не подсовывать трояк на проезд и бутылку пива. Поэтому я предпочитаю так: пришел, отыграл, ушел».)
Одна из песен Шурина называлась «Она выходит замуж за хромого еврея».
— Ехал я домой, — вспоминает Чиж, — и думал: «Бл**, не вышла ведь!.. Ну не может она выйти замуж! Да еще за хромого!» Тем более там, по песне, любви-то особой не было. «Да нет, — думаю, — неправильно он всё написал».
В ожидании Ольги, уехавшей навестить родителей, Чиж взялся за уборку. («Там же как было: только дверь за ней закрылась, и тут же все бэнды, которые только есть в Харькове, бегут к нам, в “Тихий уголок”. И — начинается!..») Пока Чиж скоблил пол и выбрасывал пустые бутылки, он непрерывно сочинял стихи. Строчка из чужой песни выросла в целую новеллу о мучительной любви девушки к цинику-рокеру, наделенному стандартным набором пороков: «Он курил анашу, пил вино, употреблял димедрол».
— Когда написал, думаю: мне нужно срочно кому-то спеть, я не могу в себе таить. Приезжаю к Чернецкому, тут же взял гитару, спел. Он: «Зае**сь!..»