Чтиво
Шрифт:
— Мсье.
104
В лифте Пфефферкорн поднес палец к кнопке пентхауса. Потом решил, что и без того дел невпроворот. Противно, но пусть Драгомир Жулк еще поживет. Пфефферкорн ткнул кнопку четвертого этажа.
Пока лифт натужно поднимался, он прикинул план действий. Вероятно, в таком старом отеле номера друг от друга отличаются. Но кое в чем должны быть идентичны. Определенно в каждом есть прихожая, где с одной стороны платяная ниша, с другой — дверь в ванную. В спальне кровать. Комод, на котором стоит телевизор. Тумбочка, телефон, часы, батарея, лампа. Вентилятор, наверняка неисправный.
Лифт
Важно помнить, что Карлотта в номере. Нельзя ворваться, сметая все на своем пути. Следует разить насмерть, но прицельно. Если комната похожа на его номер, в ней удобно разместятся четверо. Однако в Западной Злабии свое понимание удобства. Надо быть готовым к тому, что в номере десять человек. Вооруженных. Имеющих приказ стрелять на поражение. Значит, его движения должны быть согласованны и плавны. Всех бить под дых.
Пфефферкорн миновал свой бывший номер. Затем сорок шестой, обитель шумных молодоженов. Остановился перед сорок восьмым. Все это время Карлотта была от него в сорока футах.
Пфефферкорн огляделся.
Никого.
Долой колпачок, дезодорант-электрошокер в левой руке. Держим плотно, однако не стискиваем. Зубная щетка-нож в правой руке. Держим плотно, однако не стискиваем. Как учил Сокдолагер. Оружие должно стать продолжением руки. Не тяните с ударом. Бейте. Рукояткой щетки Пфефферкорн трижды стукнул в дверь. Тишина. Шаги. Дверь распахнулась.
105
Дверь распахнулась.
— Какого хрена? — спросил Люсьен Сейвори. Вернее, хотел спросить. Дальше «какого х…» он не добрался, ибо Пфефферкорн уткнул электрошокер в его дряблый живот и нажал гашетку.
Сейвори подломился в коленях и рухнул, точно мешок корнеплодов, головой-луковкой стукнувшись о ковер. Одним плавным движением Пфефферкорн перепрыгнул через распростертое тело, упал и перекатился в гостиную, где тотчас вскочил в боевую стойку. Не забывая о нырках и уклонах, он вертелся на месте, во все стороны тыча ножом и сыпля зарядами в восемьдесят тысяч вольт.
— Ха! — сказал он. — Хе!
Пфефферкорн пронесся по номеру, точно гибельный ураган, сметающий все на своем пути, и, не встретив сопротивления, остановился, дабы оценить нанесенный врагу ущерб. Если не считать поверженного Сейвори, комната была пуста, но понесла невосполнимый урон: атака Пфефферкорна прорвала оборону штор, искалечила лампу, тяжело ранила батарею, уничтожила вентилятор и обездвижила одеяло.
Карлотты не было.
Но тут Пфефферкорн кое-что заметил. Схожая с его номером, комната имела одно существенное отличие — дверь в соседний, сорок шестой номер, где проживали новобрачные.
Пфефферкорн ее открыл. Дверь со стороны смежного номера, не имевшая ручки, была приотворена. Пфефферкорн толкнул ее ногой, переступил порог и увидел Карлотту, привязанную к кровати, спинка которой оставила серповидный след на обоях. Источником ритмичного грохота были не водопроводные трубы или пылкие молодожены, но несчастная женщина, которая неустанно раскачивала кровать, взывая к жильцу из сорок четвертого номера, с кем ее разделяло не сорок футов, а всего-то сорок дюймов.
Пфефферкорн кинулся ее освобождать. Карлотта приподняла голову с подушки; во взгляде ее плескалось недоумение, когда Пфефферкорн ножом рассек путы на ее запястьях и лодыжках. Затем он раскрыл объятия, но вместо поцелуев и африканской страсти получил обжигающий правый хук, сбросивший его на пол. Пфефферкорн попытался сесть, но Карлотта, издав первобытный вопль, спрыгнула с кровати и заехала коленом ему в челюсть,
— Карлотта! — заорал Пфефферкорн. — Прекрати!
Карлотта его не слышала. Она визжала, дергала его за усы и била в челюсть.
— Хватит!
Обезумевшая от ненависти, Карлотта словно впала в транс. Выбора не оставалось, и Пфефферкорн кулаком двинул ее в висок, на секунду оглушив. Вывернувшись из-под Карлотты, он спрятался за драную штору, точно студентка, которую голой застали в душе.
— Это я! — крикнул Пфефферкорн. Губы его были в кровь разбиты. — Арт!
Карлотта смолкла, уставившись на него. Ее трясло.
Пфефферкорн сплюнул.
— Это я.
Дрожь ее не унималась, стиснутые кулаки смахивали на маленькие побелевшие булыжники. Он снова позвал ее по имени. Бледное лицо ее лоснилось от пота. Темнели корни отросших волос. Она очень исхудала.
— Это я, — сказал Пфефферкорн.
Кулаки ее разжались, руки упали вдоль тела.
— Это я, — повторил Пфефферкорн.
Напоследок дрожь хорошенько ее тряхнула.
— Артур…
Он кивнул. Карлотта повторила его имя. Пфефферкорн снова кивнул и осторожно протянул к ней руку. Она в третий раз произнесла его имя, и тогда он бесстрашно бросился к ней, крепко обнял, ощутив ее звенящее тело, и разбитыми губами приник к ее губам. Поцелуй был долгим и трудным, как калифорнийский госэкзамен на звание адвоката.
106
Выдернув нож из стены, Пфефферкорн отер и закрыл лезвие.
— Сколько их тут? — спросил он.
— Еще один. Вышел покурить.
— Я его видел. Он закуривал, когда я вошел в отель. — Пфефферкорн сплюнул кровь и потрогал разбитый рот. — Нужно отыскать другой выход.
Карлотта глянула на неподвижного Сейвори:
— А как с ним?
Пфефферкорн присел на корточки и поискал пульс на запястье, потом на горле старика. Поднял взгляд и покачал головой.
— Не казнись, — сказала Карлотта. — Ему было сто лет.
Пфефферкорн ждал, что его охватит чувство вины сродни тому, какое накатило при созерцании воскового «трупа» Драгомира Жулка. Он думал, его замутит от вида человека, которого он убил собственными руками, настоящего мертвеца. Он полагал, его обуяет страх. Ведь вот-вот вернется солдат и очень скоро за ними снарядят погоню. Однако ничего этого не было. Как, впрочем, и чувства удовлетворения, всесильности и праведного гнева. Он не чувствовал ничего вообще. Без всякой помпы он бесповоротно стал настоящим мужиком, утвердившимся в тяжких истинах.