Чтиво

Келлерман Джесси

— В шкаф, — сказал он.

Труп запихнули в платяной шкаф, укрыв запасным одеялом.

— Сойдет. — Пфефферкорн отхаркнул набегавшую в рот кровь.

— Артур.

Он обернулся.

— Ты пришел за мной, — сказала Карлотта.

Пфефферкорн стиснул зубы и взял ее за руку:

— Пошли.

107

Грузовым лифтом они спустились в кухню. Рысью двинулись сквозь мрачный парной лабиринт разделочных столов и пластиковых занавесок, минуя огромные холодильники с запасами козьего молока

и стеллажи, уставленные противнями с еще не испеченными лепешками. Воняло гнилью и хлоркой. Дверь на улицу была заперта. Пфефферкорн ударил по ней ногой. Дверь не подалась.

— Что теперь? — спросила Карлотта.

Ответить не дал шорох. На плитках пола возникла огромная тень. К ним приближалась огромная фигура. Зловеще улыбаясь, огромным поварским ножом она выписывала в воздухе вялые восьмерки.

— Голодный, — сказала Елена.

— Ничуть, — ответил Пфефферкорн.

Он заслонил собою Карлотту и выкинул лезвие щетки-ножа.

108

— Ну ты даешь!

Они бежали.

— Зверски, но впечатляет, — сказала Карлотта.

Где-то завыла сирена.

— Прям снес ей башку.

— Говори тише, — сказал Пфефферкорн.

Без труда нашли корабль. Водоизмещением двадцать пять тысяч тонн, потрепанный балкер с именем ТЪЕДЖ, красными буквами выписанным на борту, выделялся среди прочих судов. Яромир ждал у сходней. Глянув на окровавленную одежду пассажиров, он препроводил их в трюм. Там на деревянных поддонах высились сотни ящиков, по восемь штук уставленных друг на друга. В глубине трюма был выгорожен пятачок: на полу одеяло, ведро с водой. Яромир велел не шуметь. Он даст знать, когда сухогруз выйдет в международные воды.

Ждали. Ноги Пфефферкорна сводило судорогой, было трудно усидеть на месте. Карлотта помассировала ему ноги, обмыла кровь с его лица и рук. «Чья это кровь, моя или Елены?» — бесстрастно думал Пфефферкорн. Наверное, обоих. Текли минуты. Сквозь вентиляционную отдушину доносился шум погрузчиков, лебедок, гидравлических кранов. Потом заурчал дизель, вздрогнул корабельный корпус. Все удалось, подумал Пфефферкорн. И тут раздался собачий лай.

— За нами, — шепнула Карлотта.

Пфефферкорн кивнул. Он передал ей электрошокер. Раскрыл нож. Заливистый лай стал громче и ближе. Заскрежетал трюмный люк. Послышался голос Яромира, на злабском с кем-то горласто спорившего. Трюм наполнился эхом осатанелого лая. Учуяв добычу, псы рвались с поводков. Пфефферкорн молниеносно принял решение и выхватил из кармана одеколон-растворитель. Он не знал, способна ли шелковистая янтарная жидкость — по виду фирменный лосьон — отбить запах, но раздумывать было некогда. Оттолкнув Карлотту, он вытянул руку и прыснул на край ящика. Возник крепкий мускусный аромат сандалового дерева, в котором слышались нотки иланг-иланга и бергамота.

Результат проявился мгновенно и неоднозначно. Лай перешел в скулеж. Проводник безуспешно пытался сдержать собак, но те дали деру, и он кинулся вслед за ними. Трюмный люк захлопнулся.

Спасены.

Не тут-то было.

— Артур!

Карлотта ткнула пальцем.

Он оглянулся.

Растворитель на глазах пожирал ящик. Раздался треск, брызнули щепки. В секунду сообразив, Пфефферкорн успел повалить Карлотту, чтобы собою ее прикрыть. Нижний ящик развалился, и семь верхних, в каждом пятьдесят пять килограммов отборных корнеплодов, рухнули на него.

109

Пфефферкорн очнулся. Нога в грубом лубке. Грудь стянута повязкой. Голова забинтована. Жаркий озноб. Он огляделся: крохотная каюта, уставленная металлическими коробками и склянками. Корабельный лазарет.

— Мой герой.

С изножья койки ему улыбалась целая и невредимая Карлотта.

110

Она и Яромир как могли с ним нянчились: с ложечки кормили супом, пичкали вздувшимися советскими антибиотиками с истекшим сроком годности, сторожили его бредовое забытье. Наконец сознание его настолько прояснилось, что он потребовал полную порцию корнеплодного крошева, и ему достало сил ее проглотить.

— Вкусно? — спросила Карлотта.

— Гадость. — Пфефферкорн хотел отставить тарелку — и сморщился от боли в сломанных ребрах.

— Бедненький, — сказала она.

— Ты как?

— А что я?

— Как себя чувствуешь?

— Ты еще спрашиваешь?

— В смысле, тебе ничего не повредили?

Карлотта пожала плечами:

— Сначала слегка отлупили, но потом обращались сносно.

— Не лезли?

— Лез… а! — Она поежилась. — Нет, без этого.

— Хорошо, — сказал он. — Я хотел выяснить, прежде чем…

— Прежде чем что?

— Прежде чем это.

Любовь. Потная, осторожная, акробатическая. Запредельная.

Она лежала рядом, перебирая его волосы.

— Так мило, что ты отправился меня спасать. Глупо, но мило.

— Это мой девиз.

— Как же ты меня отыскал?

Он все рассказал. Вышла сага.

— Все ужасно запутано, — сказала она.

— Я так и не понял, кто говорит правду.

— Наверное, все понемногу.

— Меня послали на заведомый провал, — сказал он. — Я пешка в их игре.

— Нашего полку прибыло.

— Никто не собирался тебя выручать, так, что ли?

Карлотта пожала плечами.

— Ты же могла погибнуть.

— Вероятно.

— Похоже, тебя это не очень волнует.

— Когда-нибудь все умрем.

— Ты слишком снисходительна к тем, кому на тебя плевать.

— Волков бояться — в лес не ходить, — сказала она. — Будем справедливы: благодаря им я жила в комфорте. Во всем есть компромисс.

— Давно ты шпионка? — спросил он.

— Даме такие вопросы не задают.

— Билл тебя втянул?

Карлотта засмеялась:

— Нет, я его завербовала.

— Ты его любила?

— Немного.

— А меня?

— Я всегда тебя любила, Артур.

Второй заход.

— Прости, что не скачем галопом в туманную даль, — сказал он.

— И так хорошо.

— Я все присматриваю писаного красавца к твоему дню рождения.