Что к чему...

Фролов Вадим Григорьевич

– Нет! – сказала Ольга. – Не может быть!

– Кто? – спросил Гриша и встал из-за парты.

– А как вас обидели? – пропищала Веснушка.

– Что случилось, Мария Ивановна? – спросил маленький Ося.

Мария Ивановна, наверно, пожалела, что начала говорить об этом. Она долго молчала и поглядывала на нас немного растерянно, но мы кричали, что если уж она начала говорить, то должна сказать все, что это нехорошо – начать, а потом не сказать, что мы будем думать черт знает что, если не узнаем в чем дело. И тогда она сказала:

– Ну, хорошо, я скажу

вам и надеюсь, что вы поймете меня правильно и поступите правильно… – Она помолчала; было видно, что ей трудно было начать, а потом тихо сказала: – Я получила мерзкое письмо… Оно лежало в вашем журнале. Настолько мерзкое, что я не могу вам его прочитать. Оно очень плохое, глупое и… и… грязное… Когда я его читала, мне стало очень больно и обидно. Не из-за себя, даже не из-за того, что там написано обо мне, – это глупости, а из-за того, что я подумала – все мои труды напрасны: вот учу я вас понимать прекрасные вещи, хочу, чтобы вы по-настоящему ценили и распознавали все красивое, и, видно, все впустую… Я всегда понимала, что вы не маленькие дети и уже не верите в аистов, но я всегда думала, что вы умные и хорошие ребята и что я помогаю вам стать умнее и лучше… А оказывается, среди вас есть еще и другие… Мне за них обидно, мне их даже… жалко – такой человек обворовывает себя в самом прекрасном…

– Нет! Нет! – закричала Ольга. – Мы не такие…

– Я кому-то набью морду, – сказал маленький Ося.

– Тихо! Не орите, – сказал Гришка, – разберемся!

А Наташа встала и опять подошла к Марии Ивановне.

А я, как только начали говорить про это письмо, сразу посмотрел на Валечку. Он заметил это и опустил голову. Тогда я вылез из-за парты и пошел к нему. Ребята обернулись и тоже начали смотреть на него. Валечка побледнел. Он встал и пригладил волосы.

– Я не понимаю, – сказал он, улыбаясь, – почему вы все уставились на меня? Может быть, это… – и он посмотрел на последнюю парту, где, весь как-то сжавшись, сидел Володька Кныш и исподлобья смотрел на нас. После слов Валечки все, как по команде, повернулись в его сторону. Кныш медленно начал краснеть, а Валечка все так же чуть криво улыбался.

– Ну, гад… – прохрипел Кныш и медленно стал вылезать из-за парты. Потом он, как тигр, одним прыжком ринулся к Валечке и схватил его обеими руками за отвороты куртки. – Ну, гад…

Все выскочили из-за парт – девчонки сгрудились около учительского стола, а мы подошли поближе к Валечке и Кнышу.

– Прекратите! – вдруг властно сказала Капитанская дочка. – По местам!

Никто не сел, тогда Мария Ивановна тихо спросила:

– Вы совсем не уважаете меня? Да?

Мы молча расселись. Валечка поправлял свою курточку и все еще улыбался, но он здорово был испуган. Кныш вышел из класса, громко хлопнув дверью.

– Верни его, Саша, – сказала мне Капитанская дочка.

Я догнал Володьку уже в вестибюле. Когда я его окликнул, он обернулся ко мне с таким видом, что я даже отпрыгнул от него.

– Если ты, сволочь, скажешь, что я тебе про нее на катке говорил, – тебе «кранты»! Понял?

Я, в общем-то, плевал на Кныша и на его угрозы, но тут мне стало страшно: я вспомнил, что он говорил мне про Капитанскую дочку на катке прошлой зимой. А когда мне становится страшно, я начинаю себя воспитывать.

– Ну, – спросил я, – так это ты?

– Нет, – сказал Кныш. – Не я, но если ты скажешь…

– Почему ты ушел?

– Вы же все думаете на меня…

– Я не думаю.

– Правда?

Я кивнул – я действительно не думал на него сейчас.

– Валечка? – спросил я.

– Не знаю… – Потом он как-то зашипел: – Н-ну, я узн-н-наю. – И выбежал из вестибюля.

Я догонять его не стал. Урок уже почти кончился, Мария Ивановна рассказывала что-то, но ее, по-моему, никто не слушал. Когда я вошел в класс, Валечка вопросительно и немного испуганно посмотрел на меня. Я сделал вид, что не заметил.

Когда прозвенел звонок, Капитанская дочка, собирая свой портфель, сказала:

– Обещайте мне только, что вы не будете доискиваться. И давайте не вспоминать об этом… Вы хорошие ребята.

Мы промолчали, и она, покачав головой, вышла. В дверях она столкнулась с Евгленой Зеленой – Еленой Зиновьевной, нашей классной воспитательницей.

– Что у вас тут происходило? – спросила Евглена. – Я проходила случайно мимо и слышала такой шум…

Она всегда проходит случайно!

– Ничего, – спокойно сказала Мария Ивановна и ушла.

Евглена покачала головой.

– Ларионов, – сказала она, – принеси, пожалуйста, записку от отца, что у тебя действительно больна сестра и тебе надо за ней ухаживать.

– У меня действительно больна сестра, но мне не нужно за ней ухаживать, – сказал я.

– Значит, прогул? – спросила Евглена.

– Значит, прогул, – сказал я.

Она молча кивнула, как будто ничего другого от меня не ожидала, и вышла, поджав губы.

– Ну и дурак! – закричала Ольга. – Подумаешь – принципиальный. Меня только подвел…

– Он правильно сделал, – сказала Наташа.

– Слишком уж вы все правильные, – сказала Ольга и вышла, хлопнув дверью так же, как Кныш, и мне почему-то стало ее жалко, я даже не обрадовался, что Наташа вступилась за меня. Я-то знал, какой я «правильный».

Уроки в этот день шли ужасно медленно, а перемены пролетали за одну секунду, потому что в каждую перемену мы обсуждали то, что произошло на уроке литературы, пока вдруг Гришка не сказал, хлопнув кулаком по парте:

– Хватит! Она же просила ничего не выяснять. Значит, ей это неприятно. И точка.

Все согласились, хотя и поворчали немного, и только Наташа через некоторое время сказала:

– А по-моему, надо узнать. Можно же ей ничего не говорить, но мы должны знать, что за подлец у нас в классе.

И опять мнения разделились. Я, пожалуй, был согласен с Наташкой, но то, что она сказала, чтобы сделать это тайком от Капитанской дочки, мне не понравилось. Я, правда, этого не сказал, – у меня был свой план.

После уроков я сказал Гришке, Осе и Валечке:

– Пошли вместе. Надо поговорить.