Что-то похожее на зиму
Шрифт:
– Это немного самовлюблённо, – сказал Тим.
– Ты усердно работал, – повторил Марчелло. – И Эрик гордился бы этим.
И Бен, если бы когда-нибудь узнал.
– Я подумаю над этим. Теперь убирайся отсюда, старое ты трепло.
– Старое? – будто с обидой произнёс Марчелло, но улыбнулся и удалился.
Тим наблюдал за тем, как уезжает Марчелло, когда приехала Эллисон. Её причёска могла измениться, и одежда стать более солидной, но выразительные глаза и широкая улыбка делали её мгновенно узнаваемой. Она оглядела его, идя по дорожке, кивая в знак одобрения.
– Хорошо выглядишь!
–
– Нет, я имею в виду, действительно хорошо! В прошлый раз ты был таким вымотанным и обросшим.
– Спасибо, – чуть более твёрдо произнёс Тим. – Я тренировался. Эм, проходи.
Он провёл её в гостиную, отчаянно желая завалить вопросами в коридоре и потребовать сказать, что с Беном всё хорошо. Присев, она мягко отказалась от предложения выпить, и Тим больше не смог сдерживаться.
– Как он?
Эллисон ответила одним из этих медленных, качающихся кивков, будто не совсем была уверена в правильном ответе.
– Он в порядке. – Затем она вздохнула. – Мы не можем сначала немного поболтать?
– Ты меня убиваешь, – сказал Тим, присаживаясь.
– Ладно. – Эллисон сделала глубокий вдох. – Джейс умер.
– Что? Как?
– Аневризма. – Эллисон вдруг стала выглядеть намного старше. – Мы не на шутку испугались, но врачи вмешались вовремя. Он пережил одну операцию, и всё выглядело обнадёживающе...
Она покачала головой, не в силах продолжить.
У Тима внутри всё оборвалось.
– Мне жаль. Бен, должно быть, в ужасном состоянии.
– Ему уже лучше, – сказала Эллисон. – Прошло уже пару лет.
– С тех пор, как умер Джейс?
Эллисон кивнула.
Тим чувствовал головокружение, пытаясь учесть все последствия.
– Почему ты не рассказала мне раньше?
– Я не хотела, чтобы ты... Забудь, это не важно.
– Что? Скажи.
Эллисон внимательно посмотрела на него.
– Я не хотела, чтобы ты подумал, что это удобно.
– Это не удобно. – Тим чувствовал, как растёт его раздражение. – Когда с тобой такое происходит, когда кто-то, кого ты любишь, вдруг уходит, это никогда не удобно. Когда Эрик умер... – Тим покачал головой. – Часть тебя умирает вместе с ними. Вот, какое это ощущение.
– Прости, – сказала Эллисон. – Я не это имела в виду.
Тим вздохнул.
– Всё нормально. Я на тебя не злюсь. Я просто ненавижу думать о том, через что, должно быть, прошёл Бен... через что по-прежнему проходит.
– Ему лучше. – Эллисон прикусила нижнюю губу, прежде чем продолжить. – Сейчас, когда упоминаешь Джейса, он улыбается. Думаю, он преодолел скорбь, насколько кто-либо может преодолеть. Но он одинок. Я знаю это. Он занимается только работой.
Тим мог это понять.
– Он никогда никуда не ходит и не говорит о том, чтобы встретиться с кем-нибудь. – Эллисон подняла глаза. – Кроме тебя. Иногда он по-прежнему говорит о тебе.
– Я здесь, – незамедлительно произнёс Тим. – Если ему нужно плечо, чтобы поплакаться, я всегда рядом.
– Он достаточно наплакался за жизнь, – сказала Эллисон. – Ты всё ещё любишь его? Я имею в виду, действительно очень любишь?
Тим не колебался.
– Больше, чем кого-либо за всю свою жизнь.
Эллисон
– Тогда, может быть, тебе следует принести мне выпивку. Нам многое нужно обсудить.
Галерея Эрика Конроя, расположенная на Второй улице, была идеальным местом для выставки искусства. Длинные узкие залы – едва ли больше, чем коридоры - отделяли с трёх сторон большое пространство, идеальное для скульптур и инсталляций. Предыдущий арендатор использовал самый большой зал для того, чтобы продавать дизайнерскую обувь, а узкие залы – для инвентаря. Для большинства других магазинов схема размещения была бы кошмаром. Тим обнаружил это место после того, как магазин обуви разорился, но аренда была слишком дорогой, так что он отказался. Спустя полгода на рынке, позвонил владелец, жаждущий, чтобы Тим забрал эту собственность по сниженной цене.
Спустя несколько недель ремонта, бывший магазин обуви преобразовался в идеальный пустой холст. Нейтральные белые стены и рельсовые светильники гарантировали, что искусство будет популярно. Они даже убрали дешёвые ковры и вернули деревянные полы под ними обратно к жизни. Тим работал наравне с подрядчиками, не оставляя ничего на волю случая.
Так что когда Марчелло предложил не упускать зря эту лишнюю неделю или две, Тим согласился бы просто показать публике, какой красивой получилась галерея, даже если его картины не будут выставлены. Но Эллисон считала, что в этом есть романтический потенциал.
Романтика! Что за слащавое, глупое слово. Тиму с трудом верилось, что романтика снова может быть частью его жизни. С приближением дня открытия он начал серьёзно сомневаться. Не насчёт своих собственных чувств. Он больше всего в жизни хотел снова увидеть Бена. Но он боялся того, что с человеком может сделать потеря супруга. Может быть, Бен будет смотреть прямо сквозь него, думая только о Джейсе.
Тим хотел ещё раз рискнуть. Чёрт, он будет пробовать ещё миллион раз, если потребуется. Он упорно работал, делая свою первую выставку правильным местом для того, чтобы они снова встретились. Он открывал миру свою жизнь, так что выбрал не только свои лучшие работы. Он выбрал картины с каждой стадии своей жизни, даже с детства. Это означало необходимость выставить на обозрение некоторые свои очень невыдающиеся работы. Почему-то это казалось более честным и менее пафосным.
Сейчас Тим управлял большинством аспектов фонда Эрика Конроя, но рекламу открытия галереи он оставил на Марчелло и его профессионализм. Не считая мольбы о том, чтобы он не приглашал полуголых официантов для разноса коктейлей, Тим полностью верил в его способности.
Важный вечер наступил уж слишком скоро. Приготовлений в галерее было достаточно, чтобы занять его время, но Тим также был занят тем, что заканчивал новую картину. Он едва успел закончить вовремя, чтобы передать её Эллисон. Теперь всё дело было за ней, потому что Тим обнаружил себя ожидающим в практически пустой галерее, когда начало садиться солнце. Торжественное открытие. Что подумают люди? Высмеют его искусство, задерут носы и уйдут? Даже хуже, что, если они рассмеются над его попытками? Или не придут?