Чудо Бригиты. Милый, не спеши! Ночью, в дождь...

Цирулис Гунар

– А другой – точно по тем же следам! Самец! Самец осторожнее, никогда не побежит первым. Идет медленно, оглядывается, через кусты тоже пробирается тихо, как негритянский партизан. А я так же тихонько навстречу: никуда ты, братец, не денешься, все равно выйдешь на тропу. Мы потом вымеряли – восемьдесят четыре шага. Прямо в холку. Большой лось, на рогах четыре ответвления, только один рог не очень красивой формы, а то потянул бы на бронзовый приз.

– Я вот что думаю, товарищ Алп, – заговорил Эдуард Агафонович, – вам надо менять профиль. Зачем вам директорствовать

на предприятии, где делают всякие жестянки? Вас надо перевести директором на мясокомбинат. Вы один настреляете для колбас этих… как их… оленей?..

– Лосей.

– Сначала пропустим по рюмочке за те закуски, которых нам никак не дождаться, – провозгласил Виктор.

Карина заметила, как у Спулги задрожали губы – сейчас расплачется.

– Не глупи – расстраиваться не из–за чего!

– Я так не могу!

– Салаты готовы. Может, мне взяться за окорок?

– Что бы я без тебя делала!

Карина выбрала нож подлиннее и начала резать холодный окорок тонкими ломтями. Прислушавшись к разговору в гостиной, она сразу представила себе, что там происходит. Цветной телевизор включен, но звук приглушили, чтобы не мешал. В одном из двух кресел лицом к экрану сидит Эдуард Агафонович – стройный, преисполненный достоинства мужчина средних лет. Хозяйственный работник, последние десятилетия посвятивший медицине, – авторитетный человек с широкими связями.

– Спулга, ты знаешь, Агафоныч пригласил меня на свидание!

– А ведь он недурен.

– Мой Алп тоже недурен и почти наполовину моложе.

– И ты, бесстыдница, сказала это Агафонычу?

– Нет, притворилась, что не поняла.

– Чего не поняла?

– Что он предлагает свидание.

– Умница.

– Пожалуй, можно раскладывать по тарелкам. Чем украсить?

– Петрушка в кладовке на окне.

Алп расположился в другом кресле – высокий, плечистый, с широким лицом и темными, вьющимися волосами. И все же какой бы костюм Алп ни одел, какой бы галстук ни повязал, он выглядит как деревенщина в похоронном облаченье. Мыслит он односторонне, с трудом закончил политехнический, но давно уже директор.

Конечно, большой завод ему никогда не доверят. Хотя… всякие чудеса бывают. Он послушный – никогда не поплывет против течения. А если срывается, то только на подчиненных.

Виктор с рюмкой в руке стал ходить по комнате. Как всегда немного нервничал, не в состоянии усидеть на месте. Элегантный и изысканный – ни дать ни взять аристократ в четвертом поколении.

– Что бы ты сделала, если бы твоего лесного бродягу Алпа прибрала к рукам какая–нибудь красавица–фея?

– Не знаю, – пожала плечами Карина. – Наверно, ничего бы не сделала. А что вообще в таких случаях можно сделать?

– Я тоже так думаю. Скандалом ничего не добьешься, только осложнишь себе жизнь. Может, попыталась бы в пику ему найти любовника. А раньше… теперь–то я могу тебе признаться… Давно уже, как только вы с Алпом стали бывать у нас… Мне тогда казалось, что у тебя с Виктором роман.

– Что за фантазии у тебя сегодня! Включи тостер, пора делать гренки.

– Честное слово, мне так казалось. Какое–то время

я даже была уверена в этом.

– И припасла серной кислоты, чтобы плеснуть мне в глаза?

– Почти. Хотела Алпу рассказать, а потом вместе с ним застукать вас.

– Плохой из Алпа компаньон, он же всегда на охоте.

– Виктор буквально ел тебя глазами. А мне было завидно, потому что на меня он никогда так не смотрел.

– Просто жаль, что я сама этого не замечала.

Тихо, как привидение, в кухню проскользнул Наурис и хотел стащить мясо, но его уличили и начали стыдить.

– Нам с Илгонисом смертельно жрать хочется! – оправдывался он, как плаксивый, обиженный мальчик. Немного сутуловатый, но очень даже симпатичный, мускулистый.

«Илгонису сейчас семнадцать, значит, Наурису уже двадцать один», – подумала Карина.

– Всем хочется! Сейчас сядем за стол, – сказала Спулга.

– Если бы вы из своих яств пожертвовали нам хоть косточку, мы бы удалились и не стали мешать вам.

– У меня же сегодня день рождения.

– Мамуленька, я прекрасно это знаю и еще утром поздравил тебя восемнадцатью поцелуями. Илгонис тоже знает, он же тебя поздравил горшком с георгинами.

– Азалией, – поправила Спулга.

– Ну ладно, георгиновой азалией.

– Куда вы собрались?

– Нам просто скучно будет смотреть, как вы киряете! Илгонис хочет показать мне свою новую гоночную машину, может, по дороге высосем по коктейлю в какой–нибудь кафушке.

– Но чтоб не позднее десяти были дома. У Илгониса утром тренировка, – строго сказала Карина. – И никаких коктейлей!

– Мы же пьем только безалкогольные – молочные.

– Не зли меня, – сказала Карина тем же тоном. – Мама с тобой не справляется, а у меня ты получишь трепку в два счета!

– Я убегаю, я испугался, мне тут угрожают насилием! – Наурис быстро выскользнул из кухни. Он и в самом деле немного побаивался Карины, и ему было неудобно: раза два она видела его на улице изрядно выпившим, но ни отцу, ни матери, видно, не сказала об этом. Если бы сказала, то не обошлось бы без воспитательных бесед.

– Как учится в институте?

– Ленится, мерзавец, – ответила Спулга. – Тянет с зачетами, знает, что из–за Виктора не отчислят.

– Может, лучше было бы, если бы поступил в политехнический?

– Виктор надеется, что Наурис продолжит его работу. Ничего, все в конце концов уладится, он ведь еще совсем ребенок. Такой возраст: уже не мальчик, но еще не мужчина.

– Для тебя он всегда будет мальчиком, так же как для меня Илгонис.

Тема разговора в гостиной переменилась, голоса перекрывали друг друга, значит, говорили о работе и ругали техническое снабжение. Наконец верх взял баритон Эдуарда Агафоновича.

– Надо отдать им должное: коньяк они не признают. Только водку. Но и хлестали ее, простите за выражение. Однако все это зря, профессор! Мы от них ничего не получим. Они только на обещания мастера! Никак не возьму в толк – то ли не могут достать эту аппаратуру, то ли боятся. Если все дело только в боязни, то надо попробовать их заинтересовать.