Чума в Бедрограде
Шрифт:
Человек, радеющий в Столичной гэбне за престиж и безопасность Столичного Университета, породивший идею переманить бедроградского Гуанако.
Непереманившийся Гуанако и могущественный Хикеракли, распивая твиревую настойку и савьюровый самогон на Колошме, додумались до того, что Бедрограду неплохо было бы перенять столичную схему.
Протолкнуть кого-то из Университета прямо в Бедроградскую гэбню и таким образом обеспечить Университету всё то, чего ему так остро не хватает: контроль и защиту одновременно.
Учитывая вновь всплывший вопрос давнишних антигосударственных настроений на истфаке, с этими двумя проблемами Гуанако и Хикеракли хотели разобраться в один ход — хикераклиевским авторитетом посадить в Бедроградскую гэбню кого-то из почившего контрреволюционного движения.
Посадить в Бедроградскую гэбню Максима.
Сейчас, почти десять лет спустя, Максим, услышав об этом, выпил водки прямо из графина.
Почти десять лет назад Максим был аспирантом кафедры истории науки и техники. Одним из немногих аспирантов БГУ имени Набедренных из того самого контрреволюционного выпуска. Гуанако клялся Хикеракли, что Максим справится с государственной службой, что как глава того самого движения он обладает всеми необходимыми характеристиками, что это будет правильно.
И смешно.
Глава антигосударственного движения на государственной службе.
Наверное, потому, что это было смешно, Хикеракли не просто согласился и пообещал, а даже развёл активную деятельность. Потряс собственным мнением второго уровня доступа перед Бюро Патентов и настоял на изменениях в составе Бедроградской гэбни.
Согласился Хикеракли, согласилось Бюро Патентов, но не согласилась сама Бедроградская гэбня.
Как им это удалось в отсутствие официальных рычагов воздействия — ни Хикеракли, ни Гуанако не узнали. Узнало, вероятно, Бюро Патентов, поскольку совсем скоро предложило Хикеракли альтернативу: переживаете за Университет? Формируйте там собственную гэбню.
Кто будет в ней сидеть, придумывал ошеломлённый таким развитием событий Гуанако. Предлагал Хикеракли отозвать запрос, подумать ещё, что из всего этого может последовать, — но и сам Хикеракли уже ничего не решал: Бюро Патентов успело загореться фантазией о гэбне в Университете.
Университет, а вообще-то, собственно истфак, — это ведь бывшая Академия Йихина, её студентами и вольнослушателями были все члены Революционного Комитета. Бюро Патентов не может бросить на произвол судьбы гнездо Революции.
«Недоразумение, — усмехнулся графину с водкой Гуанако. — Университетская гэбня на шестом уровне доступа — недоразумение, следствие череды самых разнообразных желаний самых разнообразных людей».
У Максима же просто не осталось слов.
Впрочем, если бы какие-то слова и остались, Максиму всё равно пришлось бы немного помолчать — горстка жителей города Бедрограда, в котором затихала эпидемия водяной чумы, шумной волной прокатилась мимо окон питейного заведения.
Жители города Бедрограда (и всего Всероссийского Соседства заодно) отмечали десятилетний юбилей Первого Большого Переворота.
— Учащиеся БГУ имени Набедренных, шли бы вы отсюда! — шутливо прикрикнула Лидочка на каких-то студентов, расположившихся с книжками и сигаретами промеж дальних стеллажей библиотечного хранилища.
Библиотечное хранилище — такое специальное место на третьем этаже, где можно укрыться от лишних ушей с любыми своими делами. Студенты часто используют его как ещё одну курилку, только потише и поспокойней. Максим сам когда-то использовал — прогуливая гуанаковский модуль по истории общественного прогресса, вёл тут беседы об идеологической фальши со всеми желающими.
Трое студентов ретировались немедленно, едва завидев Максима. Должно быть, не осознали, не поверили ещё до конца, что он более не заместитель заведующего кафедрой и даже не преподаватель. Четвёртый студент медлил, складывал в сумку конспекты с крайне рассеянным видом. Когда он наконец двинулся к выходу, Лидочка уже устроилась с ногами на освободившемся столе.
— Вы, кажется, что-то забыли! — позвала она студента обратно. — Книжку, с закладками!
Тот проснулся, сбросил своё оцепенение, поблагодарил и заулыбался, протянул руку…
Только тогда Максим заметил, что за книгу нашла Лидочка.
Из-за множества исписанных закладок сперва не обратил внимания. Думал, это какая-то серьёзная монография, но нет — роман, хоть и исторический, хоть и в скромной чёрной обложке.
Исторический роман про Падение Вилонского Хуя — про что же ещё в контексте грядущей экспедиции?
— Максим Аркадьевич, — решительно начал студент, и Максим по привычке сразу вспомнил: какая-то неросская, но простая фамилия, второй курс, кафедра европейской истории, в конце того учебного года пытался переводится на науку и технику, но не потянул академическую разницу у Охровича и Краснокаменного.
Они строго спрашивают с тех, кто идёт на науку и технику не за наукой и техникой.
Спрашивали.
— Максим Аркадьевич, Габриэль Евгеньевич вернётся на факультет? Или вы не в курсе?
Максим столько раз отвечал в проклятом мае на этот же самый вопрос, что теперь, больше не будучи преподавателем, обязанным соблюдать Устав, очень хотел просто съездить кулаком по вопрошающему.
Лидочка, заметив его реакцию, тут же встряла сама:
— Ну вы б ещё поинтересовались, вернётся ли на факультет без вести пропавший профессор Гуанако! Из своей экспедиции десятилетней давности, — Лидочка фыркнула, Максим молча вздрогнул. — Великих людей ждать бессмысленно. Они появляются и исчезают по неведомым причинам, а мы можем только сидеть в библиотечном хранилище и наблюдать за этим, как — ну не знаю, как за звездопадом! Молодой человек, я достаточно поэтично выразилась, чтоб вы отстали от преподавателей и дали им спокойно покурить?
Студент постеснялся Лидочки (второй ведь курс — никогда раньше её не видел, не знает, что на деле она гораздо более расположена к панибратству, чем прикидывается) и, забрав у неё из рук старый роман Онегина Г. Е., как можно скорее исчез.
Лидочка извлекла из своей яркой безразмерной сумки обещанный ирландский ликёр.
Максим не ко времени вспомнил, что пару дней назад, столкнувшись на медфаке с Димой, пообещал себе не пить (хотя бы пока что).
Максим ходил к Попперу за уточнениями, как именно лучше связываться с Медицинской гэбней неофициальным путём. Зачем к Попперу ходил Дима, Максим не знает и знать не может — никто более не обязан перед ним отчитываться.