Чума в Бедрограде
Шрифт:
Максим ходил к Попперу за уточнениями не слишком трезвый: он обдумал, наконец, предложение Гуанако по поводу своей дальнейшей судьбы, озвученное за графином водки в день юбилея.
Гуанако, разумеется, отпирался, всё повторял, что это не предложение, что он не то имеет в виду, что это не тот путь, по которому следует тотчас стремглав побежать. Что надо подумать тысячу раз — что тут есть над чем думать.
Повторял, что сболтнул в запале, потому что такой вариант действительно имеется, но он ведь не единственный (Максим ещё тогда понял: не единственный, но правильный — хоть что-то правильное во всей этой истории).
Когда не слишком трезвый Максим столкнулся с Димой, он его не узнал. Совершенно по-бытовому: не заметил в дверях, чуть задел плечом, извинился сначала, а потом оторопел. Максим не мог бы словами объяснить, что именно было не так с Димой, но — было.
Вроде всё то же самое, только в этого человека Максим точно не стрелял.
Максим стрелял в другого человека.
В затуманенном алкоголем мозгу возникла глупая, дикая совсем мысль: значит, всё-таки хорошо стрелял.
Всё-таки убил.
Зря Максим дал согласие попробовать Лидочкин ликёр из Ирландии. Ещё не притронулся — а такая чушь лезет в голову.
— Максим, я уже догадалась, что это не лучшая тема для обсуждения. Но мне ведь всё равно кто-нибудь сплетен на хвосте принесёт — факультет всё-таки! Так что расскажи уж сам, что там стряслось с твоим Онегиным?
Максим вздохнул и взялся за сигареты.
Даже если бы он хотел выговориться, он бы не стал: Лидочка не полуслужащий, Лидочка не видела чуму в Бедрограде, Лидочке попросту небезопасно быть в курсе некоторых вещей.
Леший, леший.
Лидочка, не выносившая пауз в беседе, вновь защебетала:
— Мне, кстати, летом когда-то ребята с росской кафедры — в смысле, тамошней — говорили, будто бы видели Онегина прямо в Ирландии! Мельком. Хотели подойти, но он был не один, чересчур не один, и коллег не заметил. Ну, я спросила, с кем он там был не один. Подумала, что раз не с тобой, то ошиблись, видимо, — Лидочка опрокинула в себя щедрый глоток ликёра. — Ой, я опять что-то не то говорю, да?
У обещания пока что не пить, подумал Максим, истёк срок годности.
— Ты говоришь то, что есть, — ликёр был слишком медовым, но вкус виски всё равно пробивался из-под сладких добавок. — Да, коллеги с кафедры росской истории, скорее всего, не обознались. Да, сам я в Ирландию не катался.
— Извини.
— Забудь, уже не имеет значения.
Мешать виски с клевером — всё-таки странная затея. Хотя в отсутствие альтернатив сойдёт.
Надо было сегодня забирать с кафедры не бессмысленные теперь остатки своих вещей, а несколько бутылок твиревой настойки.
Она привычнее.
— Слушай, да я только потому и спросила, что мне из-за долбаного Ройша в завкафском кресле этой ночью сплошные кошмары будут сниться! — Лидочка аж раскраснелась от злости. — Вот урод бесчувственный, подписи ему жалко.
Люди — разные, подумал Максим, и это всегда стоит держать в голове.
Как и то, что у разных людей разные способы быть бесчувственными. Ройш хотя бы не пьёт, Ройш всего-навсего валит на себя непомерный объём работы.
У всех свои способы и свои поводы.
И если всё-таки не поговорить об этом хоть с кем-нибудь (пусть умолчаниями, пусть в самых общих чертах), можно не изображать перед самим собой испытание силы воли, а сразу упиться в хлам.
— Есть вероятность, что Габриэль вернётся к работе через некоторое время, — Максим впервые с момента окончания чумы произнёс «Габриэль» и сам дёрнулся. — Он нездоров, лечится в Медицинском Корпусе.
Вспомнилось, как, услышав о Медицинском Корпусе от Охровича и Краснокаменного на девятый день, Максим почему-то решил, что это работа Бедроградской гэбни. Они ведь обещали обеспечить Габриэлю безопасность, когда накануне приходили к Максиму спрашивать о заражении дома на Поплеевской!
Но безопасность Габриэлю обеспечил Дима, которого Максим убил ни за что.
Кто заразил их с Габриэлем дом — централизованно, через канализации — до сих пор неизвестно. Ответ найти не удалось. Все плюнули, у всех есть дела поважнее.
Теперь Максим понимал: да, есть дела поважнее, на девятый день у самого Максима могли бы быть таковые. Он мог бы помочь любой мелочью Университету или Порту, но он предпочёл убить Диму.
Уже плевать, всем плевать, но немного стыдно.
— Что-то серьёзное? — искренне встрепенулась Лидочка, хотя Максим прекрасно знал, что Габриэля она всегда недолюбливала.
— В Медицинский Корпус с несерьёзным не берут. Но всё будет в порядке.
По крайней мере, подумал Максим, очень хотелось бы в это верить.
Да только верить — это отдельный талант.
— А… — начала было Лидочка, но передумала, просто сделала ещё глоток ликёра.
— Спрашивай.
— А ты?
— Еду в Столицу, — честно ответил Максим. — Сегодня вечером.
— В Медкорпус?
— Именно, — и это снова было честно.
Лидочка ведь не уточняла, едет ли он держать Габриэля за руку или вносить собственную посильную лепту в оплату помощи от Медицинской гэбни.
Медицинская гэбня была бы не прочь разобраться на живом материале, что же не так с теми самыми людьми 51-го года рождения, которые отметились и в контрреволюционном движении, и в других нашумевших в своё время экстремистских акциях.
Сведения о частной лаборатории, проводившей несанкционированные эксперименты по изменению уровня агрессии у целой партии младенцев, крайне противоречивы. Гормональные показатели тех, кто вырос из этих младенцев, колеблются на границе, но всё-таки в пределах нормы — только для Виктора Дарьевича, главы Когнитивной Части Медицинского Корпуса, это ровным счётом ничего не значит. У главы Когнитивной Части есть теория, которую ему было бы интересно проверить.