Чума в Бедрограде
Шрифт:
Бедроградская гэбня, во всём виновата Бедроградская гэбня.
Дима молодец, почти гений и все дела, конечно, но вот сейчас он довольно громко врезался в косяк, и это наводит на подозрения о том, что думать двадцать мыслей одновременно — не лучшая тактика в нелёгких полевых условиях.
— Поправь мои глаза, если они бесстыже лгут, но богатый и плодотворный опыт поисково-спасательных операций указывает мне на то, что эта квартира примечательна отсутствием Максима. И Габриэля Евгеньевича, кстати, тоже.
Гуанако обернулся.
— Если тебя интересует моё мнение как частного лица — я
Гуанако, который — и в этом заключается настоящая драматическая ирония — толком почти и не бывал дома у Габриэля Евгеньевича.
Ну, кроме того одного раза, который лично у Димы входит в обширный список событий, о которых он особо не вспоминает, потому что чего уж теперь. Тот самый список, благодаря которому его биографию можно пересказать примерно как «родился в 1854 году, потом, эмммм, была, в общем, одна пьянка на первом курсе, а больше-то и рассказать толком нечего, спасибо».
— Кровати под красным балдахином, стоящей прямо напротив входной двери — так, что любой, кто заходит в квартиру, первым делом думает о самой непристойной вещи, на которую способен, — буркнул Дима. — Большое спасибо за столь детальное описание того, что я и так вижу.
— Доктор, не будьте злыднем.
— Гуанако, если Максима тут нет, моя дипломатическая карьера окончена — плакал теоретически возможный восьмой уровень доступа. А ты даже не потрудился поиметь какой-нибудь внятный род занятий, чтобы я тоже мог тебя иронически эдак обозвать.
— Но-но. Я курьер. Мальчик на побегушках сорока с лишним лет. Точка.
— Мальчик на побегушках сорока с лишним лет, вы не заметили, что, помимо отсутствия Максима и большой-большой кровати, эта квартира примечательна также картинами массовых разрушений?
И она, леший дери, была ими примечательна. В отличие от Гуанако, Дима ещё не успел обежать все возможные комнаты — двадцать мыслей в голове не лучшим образом сказываются на моторных навыках, — но одного коридора и панорамы той самой кровати с прилагающейся к ней спальней хватало. В коридоре, положим, всё было ещё достаточно прилично — разве что несколько лысовато, вроде как чего-то не хватает.
Кто знает все шмотки Габриэля Евгеньевича наперечёт? Дима знает все шмотки Габриэля Евгеньевича наперечёт!
Почему Дима знает все шмотки Габриэля Евгеньевича наперечёт?
Список-событий-о-которых-мы-особо-не-вспоминаем, пункт главный: в один светлый осенний день кучу лет назад Гуанако уехал в экспедицию и не вернулся. Не вспоминаем, потому что слишком стыдно за своё тогдашнее поведение.
Отдельным подпунктом — зато уже вместе со всем истфаком — не вспоминаем, что в итоге это мистическим образом обернулось проживанием в квартире Габриэля Евгеньевича и детальным изучением не только гардеробных подробностей его жизни. Не вспоминаем, потому что сношаться втроём (Дима, Габриэль Евгеньевич и призрак некоего условно покойного профессора БГУ) — забава для слишком рафинированных эстетов, грубому неотёсанному народу с истфака не понять.
Хочется,
— Многоопытно и компетентно подозреваю, что Габриэль Евгеньевич куда-то упёрся, — изрёк Дима, проходя вослед за Гуанако в спальню, — опираясь при этом не только на его отсутствие, но и на отсутствие его одежды.
Тот изобразил некоторое сомнение, но Дима-то знал, что за сомнением скрывается пиетет к его, Димы, дедуктивным способностям и логическому мышлению.
— Опираясь на показания очевидцев, — потряс Гуанако какой-то бумажкой, — можно заподозрить, что Габриэля Евгеньевича тут не было аж в 11:45.
Ничего нового, такую бумажку Дима уже видел на двери квартиры. Записка от электриков: извините, у вас перегорел предохранитель в стиральном аппарате, мы заходили в 11:45 утра, аппарат унесли, всю квартиру загадили, поэтому унесли ещё и ковёр. Всё вернём. Когда-нибудь. Ах да, в квартире никого не было, поэтому пришлось оставить тут вот эту записку. В двойном экземпляре. Точное время, печать службы объединённых ремонтных услуг.
— Как будто в 11:45 он не мог куда-то упереться, — один раз вкусив логического мышления, Дима уже не мог остановиться, — в одежде!
— Без одежды мы нашли бы его быстрее, — рассеянно заметил Гуанако, — то есть нас, дипломатов, пока никто не просил никого искать, но это «пока» закончится, как только мы отзвонимся Ларию. Если, конечно, Максим и Габриэль-Евгеньевич-в-одежде не отсвечивают уже снова на факультете. Такое ведь тоже может быть, — без особой надежды прибавил он, осматривая большую кровать под красным балдахином.
А вернее, то, что было разбросано по ней и вокруг неё.
…Во-о-озвращаясь к списку того, о чём Дима особо не вспоминает: да, он в курсе, что Габриэль Евгеньевич когда-то писал отвратительно лиричные письма мёртвому Гуанако, что он до сих пор хранит ключи от его квартиры и что сам Дима способен опознать оные ключи даже весьма беглым взглядом. И что обо всём этом гораздо приятнее не думать, чем думать, а не думать, когда оные письма и ключи смотрят тебе прямо в глаза, трудновато.
Но зачем же по всей кровати-то.
Продуктивнее созерцать разметавшиеся по полу рубашки, брюки, шейные платки и тому подобные шедевры текстильного искусства.
— Это ещё если я выкрою в своём невероятно плотном графике время на поиски всяких там заблудших голов гэбен и сочувствующих, — пнул Дима близлежащую брючину. — Не могу также не отметить феноменально удачный выбор момента для исчезновения — с учётом того, что Бедроградская гэбня ответила на запрос, встреча назначена на середину завтрашнего дня. Кстати, забыл тебе сказать, Бедроградская гэбня ответила на запрос, встреча назначена на середину завтрашнего дня. — Он задумчиво повертел в руках один из неоткрытых конвертов и подавляющим большинством голосов постановил, что лучше ему и оставаться неоткрытым. — Право слово, в интересах Максима вернуться через десять минут с пивом в руке, Габриэлем Евгеньевичем под мышкой и недоумением на лице.